Среди красных вождей. Том 1.

Московский К-т партии заранее стал широко пропагандировать эту неделю: широковещательные афиши и статьи в газетах, в которых пелись дифирамбы и партии и мудрости и великодушию Ц-го К-та. Словом, кричали. Московский К-т издал грозное распоряжение о привлечении, «в ударном порядке» всех сил партии к этому делу. Я лично насилу отклонил от себя честь выступления в качестве оратора, но меня обязали председательствовать на нескольких собраниях. Опишу одно из них, устроенное в громадном зале «1-го Дома Советов» (бывш. гостиница «Националь»).

Всё было — надо отдать эту справедливость — прекрасно организовано, были назначены определённые ораторы, президиум и пр. В назначенный день и час зал был переполнен всяким людом. Было много пролетариев и сравнительно мало интеллигенции или «буржуев». В числе ораторов была «введена» А.М. Коллонтай и старик Феликс Кон… Последнего я знал давно, с 1896 года, познакомившись с ним ещё в Иркутске. Он был сослан в Сибирь по громкому в своё время делу «Пролетариата». Искренно и бескорыстно преданный делу революции, он вошёл в ряды коммунистов. Насколько я помню, он в то время стоял в сторон от советской службы и не старался делать карьеру. С А.М. Коллонтай я познакомился в 1916-м году в Христиании (Осло), куда я ездил по частным делам. Знал я её, главным образом, по рассказам Любови Васильевны Красиной, с которой она была очень дружна. Коллонтай — безусловно талантливая женщина, не Бог весть, как глубоко, но блестяще образованная, с поверхностным умом, выдающейся оратор, но любящей дешёвые эффекты, женщина, обладающая прекрасной, очень выигрышной наружностью с хорошей мимикой и хорошо выработанной жестикуляцией, которая у неё всегда кстати. Как партийный человек, она слепо усвоила все доктрины Ленина, так что, хотя и зло, но вполне основательно одна очень известная писательница, имени которой я не приведу, называла её «Трильби Ленина».

Проходя по рядам собравшихся в зал «клиентов» и сидя среди них в ожидании начала заседания, я с интересом прислушивался к их разговорам.

— …известно, надо записаться, — говорил какой-то немолодой уже рабочий вполголоса своему соседу, — никуда ведь не подашься, вишь времена-то какие несуразные наступили, что и не сообразишь никак…

— Это точно, — отвечал его сосед, такой же немолодой рабочий, — времена такие, что прямо перекрестись, да в прорубь. Жить нечем. Как придёт день получки, да как начнут с тебя вычитать не весть за что — а слова пикнуть не смей, а то сейчас тебя под жабры — ну, так вот как подсчитаешь, что осталось на руках-то, так хоть плачь… Отдашь получку бабе-то, а та и грыть: «подлец, пьяница, опять пропил, креста, мол на тебе нет», и ну плакать да причитать… Эх, а какой там «пропил», сам не знаю, за что повычитали, ну, известно, объяснить ей не могу… А хлеб, слышь, на Сухаревке уже 175 целковых за фунт, вот что… Видно и впрямь прогневали Господа — Батюшку не иначе последние времена пришли…

— Известно, — убеждённо подтвердил его собеседник — последние… Вот слыхал, поди, на кьрест-то церкви Николы на Курьих Ножках знаменье явилось — всегда, то-ись и день и ночь, ровно лампада, свет какой-то виден, народ вечно собравшись, глядит, бабы-то плачут… А милиция, известно, разгоняет, потому не велено, чтобы знаменья, значить, народу являлись, а кто чего говорить об этом начнёт, «пожалуйте», мол, да и поведут тебя в Чеку, ну а там…

— Ну, уж чего там говорить, — известно… Нечего делать, надо записываться в партию… Ну, а что касаемо света на кресте, так это, брат, вещь умственная, понимать, значит, надо к чему он, свет-то этот…

Я пересел в другой ряд. Там шли такие же разговоры: голод мол, ничего не поделаешь, надо записываться в партию…

— Непременно надо — поддакивала какая-то бойкая бабёнка. — Ведь в партии-то сказывают, всего вдоволь дают… сахару сколь хошь, муки, да не какой-нибудь, а самой настоящей крупчатки… ботинки, ситец, — прямо-таки всё что угодно, пожалуйте…

И снова разговоре о свете на кресте церкви…

Я открыл заседание. Я сказал несколько слов о значении «ленинской» недели и о том, что ораторы выяснять подробно, зачем и почему организована эта неделя и почему следует пользоваться ею. Затем стали говорить ораторы. Когда очередь дошла до старика Кона, я в нескольких словах познакомил аудиторию с ним. Он не был блестящим оратором. Нет, он говорил совсем просто без ораторских выпадов, но, всё, что он говорил было проникнуто глубокой искренностью, любовью к человеку, «каков он ни есть» и такой же искренней верой, что коммунизм откроет двери всеобщего счастья… Его речь напомнила мне отдалённое детство: в церкви служил немудрый старый священник, просто верующий в Бога — Батюшку, и произносимые им обычные слова обедни были проникнуты такой неподдельной верой, что они захватывали всех…