Среди красных вождей. Том 1.

Давая в своё время слово Коллонтай, я предпослал и ей несколько слов. Она стала говорить. Ей нездоровилось и она зябко куталась в роскошный меховой (чёрная лисица) палантин. И, начав свою речь как-то вяло, она почти сразу же искусственно воодушевилась и привычным ораторским низкого тембра голосом продолжала свою речь в очень популярной форме, о задачах, лежащих на партии, и звать в неё «для борьбы с врагами народа, буржуями и капиталистами, сосущими кровь пролетариата»… Искренности не было в её речи, красиво и умело построенной согласно установленному «коммунистическому подходу»… И закончила она её широким призывом:

— Идите же, товарищи, к нам, в наши стойкие ряды и в единении с нами, вашими братьями и сёстрами вступите в беспощадную до победного конца борьбу с деморализованными, но всё ещё сильными остатками капиталистов, этих жадных акул, как вампиры сосущих народную кровь!.. Идите, — сопровождая эти слова широким, красивым заученным жестом и порывисто сбрасывая с себя эффектным движением свой палантин, полной грудью уже кричала она: — Идите, двери Всероссийской коммунистической партии широко для вас открыты!..

Вас ждут ваши товарищи, ваши братья, кровью своей ознаменовавшие путь великой борьбы «за лучший мир, за святую свободу!!!»

И она эффектно сошла с трибуны, под гром аплодисментов…

Ораторы следовали один за другим… Речи кончились. Я сделал краткое резюме и пригласил всех, желающих войти в партию, записаться у секретаря собрания, у столика которого образовался хвост. Я сошёл с эстрады. Ко мне стали подходить с вопросами «клиенты».

— А правда ли, товарищ, бают, что кто запишется, тем будут выдавать пайки, сахар, крупчатку, ботинки?.. — спросила меня одна женщина.

— За что будут выдавать? — притворяясь, что не понимаю её и желая выяснить себе миросозерцание этой «клиентки», спросил я.

— Ну, как за что, — бойко отрапортовала она, — известно за что, за то, что мы согласились, вошли в вашу партию, что теперь вашу руку будем тянуть… Знамо, не зря тоже, это мы понимаем… — тараторила она при поддакивании других.

До позднего вечера шла эта запись… на крупчатку, сахар… Партия не росла, а патологически пухла…

— Знаете, товарищ Соломон, — с сиявшим лицом сообщил мне секретарь, окончив запись и передавая мне списки, — 297 человек записалось…

Кончилась шумиха «ленинской недели». Со всех концов России получались корреспонденции о происходивших на местах собраниях, о глубоком впечатлении, произведённом на массы «этим отеческим» (вспоминаю слова одной корреспонденции) жестом ЦК партии, о той полной сознательности и вдумчивости, с которыми относились «клиенты»… Словом «штандарт скакал», пустоплясы ликовали!..

Был опубликован общий отчёт, из которого мы узнали, что в партию за эту неделю записалось какое-то умопомрачительное количество новых членов — не помню числа, но интересующиеся могут узнать из газет той эпохи.

Прошло немного времени, и в партии начались жалобы и нарекания на этих новых коммунистов, вошедших в партию через «широко открытые двери»… И вскоре стало очевидным для всех и всякого, что вновь испечённые коммунисты не на высоте… И тогда — если не ошибаюсь, это было в первый раз — была назначена «чистка» и «грозная, беспощадная метла партии вымела из неё всех примазавшихся к ней», как вновь с ликованьем пустословили и кричали казённые писатели «свободных» советских газет. И снова скакал штандарт!..

XVII

Советская Россия, как я выше упомянул, была окружена тесным кольцом блокады. Границ нормальных, точно установленных договорами, государственных границ, не было — их заменили линии ощетинившихся фронтов. На всех этих линиях шли не то война, не то чисто прифронтовые столкновения. Фронты эти не представляли собою чего-нибудь стойкого и передвигались в зависимости от хода враждебных действий. Словом, между Россией и внешним миром не было никаких сношений. Не было, конечно, и внешней торговли. Истощённая войной с союзом центральных держав, истощённая гражданской войной и всё возраставшей экономической разрухой, наша родина переживала не поддающиеся описанию ужасы.

Население дошло в своих лишениях и бедствиях, как мне очевидцу, их, по временам казалось, до предела нечеловеческой скорби, мучений и отчаяния… Промышленность стояла. Земледелие тоже. Бедствовали города, которым кое-как сводившее концы с концами крестьянство, не хотело давать ни за какие деньги хлеба и других продуктов… Свирепствовали реквизиции, этот узаконенный новой властью разбойный грабёж. Все голодали, умирали от свирепствовавших в городах и в деревне эпидемий. Не бедствовали только высшие слои захватчиков, эта маленькая командная группа, в руках которой были и власть и оружие.