Среди красных вождей том 2

Но отвлечемся от него самого, от его индивиду­альности. И поставим твердо и честно сам собою вытекающий вопрос: да как же мог в течение ряда лет человек, страдающей этой страшной болезнью, занимать министерские посты, и не только занимать их, но и поль­зоваться расположением, дружбой, уважением, и под­держкой государственных людей, которых я называл "уголовными друзьями"?

Ответ на этот вопрос может быть ТОЛЬКО ОДИН — вся эта эпопея, которую я выше называл ГУКОВЩИНОЙ, есть результат ИНДИВИДУАЛЬНОЙ БОЛЕЗНИ и КОЛЛЕКТИВНОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ.

Спустя несколько месяцев, находясь уже в Лондоне, я узнал, что Гуковский был предан суду. Но он захворал какой то таинственной болезнью, по официальным сведениям, это было воспаление легких. Он скончался в страшных мучениях. И, борясь со смертью, он повторял только одну просьбу: "Позовите ко мне Коба (Сталина), я ему все расскажу…" Но Сталин не пришел к нему. В советских кругах говорят, пере­давая эту версию, как страшную тайну, что Гуковский был отравлен, чтобы без суда и следствия, покрыть мо­гильной плитой вместе с его бренным телом и его (его ли только?) преступления, в которых были замеша­ны многие…

И заканчивая описание похождений Гуковского и пере­ходя к дальнейшему, мне неудержимо хочется note 165сказать:

НЕСЧАСТНАЯ РОССИЯ, НЕСЧАСТНЫЙ РУССКИЙ НАРОД, КОТОРЫМ ПРАВЯТ ПРЕСТУПНИКИ И ДУ­ШЕВНОБОЛЬНЫЕ.

Между тем, 19 февраля я заболел какой то тяже­лой болезнью, в которой не могли разобраться лучшие ревельские врачи вместе с известным профессором Юрьевского университета Цего - фон - Мантейфелем. Тогда как то никому в голову не пришло подумать об отравлении. И лишь спустя много - много времени у меня, при сопоставлении ряда обстоятельств, сопровождавших это мое заболевание, совершенно, можно сказать, деформировавшее всю мою натуру, явилось подозрение, что я был отравлен каким то неизвестным ядом… Но это только предположение… Мне пришлось пролежать свыше месяца…

Я лежал и, должен отдать справедливость Литви­нову, он обнаружил во время моей болезни большую заботливость и настоящее товарищеское внимание ко мне. Между тем, Ашберг продолжал работать над реализацией своего проекта, стараясь заинтересовать в осуществлении его и общественное мнение шведских деловых сфер. Это необходимо было в виду того, что в то время во главе Швеции стояло консервативное правитель­ство, очень недружелюбно относившееся к советскому правительству, которое Швецией не было признано.

Прав­да, было нечто в роде какого то полупризнания и там находился командированный в качестве полуофициального, совершенно бесправного советского агента Керженцев, которого шведское правительство держало в черном теле, не признавая за ним обычных прав дипломатического представителя. Он если не ошибаюсь, не пользовался даже личным иммунитетом, мог иметь в своем штате лишь весьма ограниченное число лиц и не мог исполнять даже самых ограниченных консульских note 166

функций. Да и по своим чисто личным свойствам Керженцев не пользовался в Швеции никаким престижем и влиянием. Между тем, шведское правительство лично ко мне относилось крайне недружелюбно, и попытка Ашберга и его друзей позондировать почву у тогдашнего ми­нистра иностранных дел и узнать, согласился ли бы он разрешить мне въезд в Швецию, встретила с его сто­роны резко отрицательное отношение.

Вот поэтому то Ашберг и старался обработать влиятельные деловые круги Швеции и привлечь их симпатии ко мне, чтобы нажать на министра. В результате, в то время, как я лежал, борясь со смертью, а потом, едва начав поправляться, ко мне начались какие то па­ломничества разных влиятельных организаций и лиц из Стокгольма. Первым, если память мне не изменяет, меня посетил прибывши специально, чтобы познако­миться со мной, председатель шведского риксдага господин -Петерсон. Его визит совпал с моментом, когда мне было очень плохо и я от слабости едва мог гово­рить. Затем приезжали представители разных торгово-промышленных объединений, как например, синди­ката тяжелой индустрии, разных заводов, фабрик… Приезжали и другие лица и, между прочим, жена Брантинга (лидера шведских социалистов, ныне покойного). Она сообщила, что ко мне хотел ехать Брантинг, но занятый подготовлениями к новым выборам, не мог отлучиться из Швеции и вместо него приехала она, что­бы познакомиться со мной и просить меня не менять мо­его решения переехать в Стокгольм для осуществления "известной комбинации", которую ее муж горячо – де приветствует.

Bcе эти визиты носили на мой взгляд довольно ко­мичный характер: люди упрашивали меня приехать в Стокгольм, не менять моего решения и пр., а, между тем, note 167всем было хорошо известно, что и мое правительство одобрило этот проект и что я согласился на его осуществление.

Однако, скоро мне стало известно из частных источников, что работа Ашберга наткнулась на сильное противодействие Ломоносова, естественно, очень не желавшего, чтобы я поселился в Швеции. И в конце концов все старания Ашберга кончились полным провалом.