Средневековье крупным планом

Теперь вернемся ненадолго к политике. То, что касается всех, должно решаться всеми. Этот античный демократический принцип не был забыт в Средние века. Он отчасти действовал и в феодальных отношениях, и в жизни Церкви, в советах князей и баронов, в выборах государей, вплоть до германского императора. Правда, он чаще всего балансировался устойчивым представлением о том, что право принимать решение и вообще делать выбор лучше давать «здравомыслящей части», неким «лучшим» или «старейшим». То же касается города. Уже в IX–X веках в целом ряде стран и земель параллельно возникало предощущение того, что вскоре назовут городскими свободами. Средневековый город вообще нередко отождествляют с так называемым коммунальным движением, шедшим неравномерно на разных концах континента. В результате борьбы, иногда жестокой и беспощадной, горожанам в XI–XIII веках удавалось добиться тех самых «городских свобод» и привилегий, независимости от феодальных властей, в которых нетрудно увидеть провозвестников современных демократических государственных систем. Городское право, как только оно признавалось другими вышестоящими властями, духовными или светскими, обеспечивало автономию горожан, давало возможность свободно вербовать рабочую силу, решать самостоятельно внутренние и внешние проблемы.

Горожане этого времени часто называли себя именно коммунами, указывая на то, что управление их городом – именно их, и никого больше, «общее дело», res communis. Во время борьбы за инвеституру, на рубеже XI–XII веков, активные городские верхушки с умом воспользовались создавшимся в Северной и Центральной Италии вакуумом власти, чехардой епископов и представителей императоров и взяли на себя организацию жизни горожан и внешнюю политику по отношению к соседним городам. Это не привело к централизации власти ни в исторических областях масштаба Фландрии, Ломбардии или Венето, ни в самих этих городах, вырабатывавших различные формы коллективного управления. Более того, внутренние конфликты бывали настолько неразрешимыми, борьба за власть между олигархическими семействами настолько бесконечной, что исполнительную власть решили доверять только не местным: стали приглашать на короткие сроки чем-то понравившихся соседей на должность подеста́ (от лат. potestas). Среди своих набирали разного рода советы, ставили консулов, приоров и других магистратов, то есть формировали бюрократию, должностную номенклатуру.

Горожане этого времени часто называли себя именно коммунами, указывая на то, что управление городом – именно их дело.

Подобные обычаи стали постепенно формировать такие социальные лифты и карьерные траектории, каких ни в деревне, ни в мире замков не знали. Они строились на новой деловитости, потому что договариваться, мириться и ругаться нужно было с людьми нового, делового склада. Церковному колоколу эта деловитая и далеко не всегда мирная масса крепко стоящих на земле мужчин и женщин противопоставила свои колокола, которые звали на работу или с работы, но могли поднять и на бунт. Первые грамотные свидетели коммунального движения, вроде умного хрониста, бенедиктинского монаха Гвиберта Ножанского, называли зачинщиков не иначе, как распоясавшимся отребьем, в особенности, когда доходило до серьезного кровопролития и даже до убийства епископов, как во французском Лане. Но многие сеньоры и короли шли на диалог, иные – вынужденно. Короли Леона, Кастилии и Арагона шли на союзы с городами ради Реконкисты, что, естественно, отразилось на характере их отношений. По-настоящему грозному Фридриху I Барбароссе пришлось после двадцати пяти лет войн признать в 1183 году привилегии городов Ломбардской лиги, их право эксплуатировать окружающие земли, «контадо». Договор был, конечно, оформлен как имперская санкция, милость, gratia: никто не посягал на сюзеренитет Гогенштауфена, и государь, проиграв, сохранил лицо и не погрешил против осанки. Но horror teutonicus, этот хорошо всем тогда знакомый страх перед германским оружием, не смог совладать с богатством и силой городских ополчений. В какой-то степени можно даже сказать, что новая экономика и новая – городская – ментальность совладали с имперскими амбициями и представлениями о достоинстве вселенской власти.

Новая экономика и новая – городская – ментальность совладали с имперскими амбициями и представлениями о достоинстве вселенской власти.