И все же эта самая «милость» – тоже исключительно важный момент в истории европейской городской цивилизации в целом, о котором часто забывают. Копья ломались именно за нее, за место в иерархии, подтвержденное не на словах, а на надежном пергамене, с подписями, с вислыми печатями и при серьезных свидетелях, представляющих все заинтересованные слои. Такие пожалования, красиво оформленные, написанные высоким куриальным письмом профессиональными нотариями, веками хранили как зеницу ока, чтобы показать в нужный момент любому сеньору, который посмеет претендовать на долю в доходах. А это значит, что коммунальное движение, помимо крови и политических дрязг, породило и новые потребности в образовании и грамотности. Именно отсюда, из бурлящего котла под названием «город», вышли такие профессии, как юрист, нотарий (так принято называть непосредственного предшественника современного нотариуса), адвокат. Все они, как и избранные из «приличных людей» городские магистраты, обладали общественным доверием, обретшим правовой статус. Главное: все подобные новшества отныне фиксировались письменно, аккуратно собирались, сшивались, складывались и хранились в архивах, большинство из которых дожили до наших дней. До XII века мы можем изучать города по «свидетельствам современников», по письменным источникам, что-то знающим о них, но не более того. Отныне сами города из сугубо прагматических соображений стали словно заготавливать хлеб для нас: это разного рода обычаи, статуты, грамоты, привилегии, это приходно-расходные книги, налоговые списки. Все это – та деловая документация, частная и общественная, из которой родились и современная экономика, и современная политика.
Коммунальное управление малыми и крупными городами в Италии достигло апогея в XIII веке. Фактически все стороны повседневной жизни, вопросы войны и мира решались с помощью зачастую весьма сложных механизмов. Но не менее сложной стала и политическая жизнь, ибо чем сложнее и богаче власть, тем более она желанна. Активизация конфликта между Империей и папством при Фридрихе II привела к очередному крупному расколу: сторонники императоров стали называть себя по названию одного из штауфеновских замков гибеллинами, сторонники пап, вспомнив имя Вельфов, непримиримых соперников правящей династии, – гвельфами. Паписты, что естественно, легко прописывали по статье ереси своих политических противников и объявляли даже крестовые походы. Но реальные мировоззренческие границы между враждовавшими лагерями бывали трудно различимыми, быстрая смена знамен практиковалась повсеместно в зависимости от соотношения сил. Убежденный белый гвельф Данте закончил свой путь изгнанника не менее убежденным гибеллином, певцом христианской монархии, а утверждал, что вообще был «сам себе клевретом». Пожалуй, все же лукавил. Потомки же пизанских графов Делла Герардеска по сей день числят себя в гибеллинах и в правоверных католиках одновременно. В любом случае благословенная Италия, ощетинившаяся замками и башнями своих «манхэттенов», вроде Сан-Джиминьяно (илл. 44), во времена Данте скорее напоминала его ад, чем его же рай.