Средний возраст

Шестнадцать лет назад она заканчивала среднюю школу в родном городе Наньчане и была ответственной за пропаганду в комсомольской группе своего класса. От той поры у нее осталось много фотографий. С них глядела стройненькая, веселая девчушка, у которой во время частых приступов смеха глаза становились похожими на два серпа луны. Тогда она больше всего любила «Песню геологов»; и кто скажет, сколько раз первая же строка — «Ветер каких ущелий знамя колышет наше» — наполняла девичьи глаза слезами. Стоило ей послушать речь сотрудника геологического управления и посмотреть фильм «Сражение в пустыне» из жизни поисковой партии, как она со всей серьезностью записала в дневнике: «Клянусь, что стану передовым бойцом геологического фронта!» Какой чистой, наивной была тогдашняя молодежь! Слова «призыв партии», «нужды родины», «надежды народа» моментально вызывали у нее жар в груди. В шестьдесят пятом году на приемных экзаменах она написала, что согласна поступить на любое из отделений Пекинского геологического института, и, получив извещение, что принята, считала себя счастливейшим человеком на земле. По дороге в Пекин она буквально плясала и пела от радости — ведь она едет в Пекин, в геологический институт!

А затем начались разные события, и от наивной восторженности Бай Шуфэнь скоро не осталось и следа. Не успела она появиться в вузе, как всех послали в деревню проводить «четыре чистки». При этом было заявлено, что, какую бы специальность ни избрал студент, самым важным предметом является классовая борьба. Едва они вернулись с «четырех чисток» и начали заниматься, как нагрянула воистину беспрецедентная «великая культурная революция». Бай Шуфэнь чувствовала себя пробкой, упавшей в море: утонуть не утонешь, но разбушевавшиеся волны швыряют тебя то туда, то сюда, и каждый удар больнее предыдущего…

Бай Шуфэнь пришлось увидеть и испытать столько, что историку, который вознамерился бы это описать, хватило бы материала на всю жизнь. От постоянных потрясений и треволнений в ее голове была сумятица. Но все же стремление искать для родины, для народа подземные сокровища сохранялось в ее душе, как сохраняются в пластах угля семена доисторических растений. Сколько раз она решала: ну, теперь-то мы начнем заниматься геологией! Но каждый раз ее мечты, рожденные песней о ветре ущелий, колышущем наши знамена, лопались подобно мыльным пузырям.

Когда вооруженная борьба между группировками хунвэйбинов в геологическом институте достигла наибольшего накала, Бай Шуфэнь принадлежала к самой сильной из них — «Алеет восток». Но она лишь значилась в ее списках и при первой возможности укрылась в доме своей тетки, жившей в одном из пекинских переулков. Семья тетки тоже натерпелась от «кульрева»[85]

, ее жизненное пространство было мизерным. Ночью для Шуфэнь стелили на полу, днем же ей приходилось идти куда-нибудь, чтобы не мешать другим. Она свела знакомство с соседской девушкой Е Юйцю. Она была моложе Шуфэнь на два года, и из-за слабого здоровья ее не отправили на постоянную работу в деревню. Она сидела дома, ожидая распределения. Квартиру ее тоже нельзя было назвать просторной, но все-таки в ней отыскался уголок, чтобы почитать, поговорить. И они часто вдвоем сидели в этом уголке, читали немногие уцелевшие от погромов книги иностранных писателей, подолгу обсуждали какие-то им одним ведомые проблемы…

Потом Бай Шуфэнь узнала, что в институт вступил «рабочий агитотряд» и положил конец вооруженным столкновениям. «Песня геологов» опять зазвучала в ее душе, и она вернулась, чтобы самой разобраться в происходящем. Но ее сразу же вызвали в агитотряд и сообщили, что принято решение о перебазировании института. Ведь было же сказано: «Сельскохозяйственный вуз в городе — это абсурд!» Значит, геологический вуз в городе — тоже «абсурд», его надо перебазировать в какое-нибудь ущелье… Бай Шуфэнь включили в подразделение, ответственное за перевозку материальных ценностей. К этому времени институт представлял собой плачевное зрелище. На стенах корпусов были видны следы пуль и пожаров, трудно было найти целое оконное стекло, некогда ухоженный стадион превратился в мусорную свалку. И, само собой разумеется, повсюду валялись выцветшие, порванные дацзыбао и недавние призывы и лозунги, полные злобных вульгарных выражений… Да, здесь была настоящая культурная пустыня, здесь только что отгремело подлинное, а не воображаемое «сражение в пустыне»!