– Выход один – операция. – Артемий по-прежнему смотрит в пол. – Но после операции он почти наверняка останется парализованным ниже пояса. Вчера приезжал его духовник из Лавры. Беседовали больше часа, и после этой беседы Святейший, слава Богу, согласился на операцию. Теперь ждем немецкого хирурга. Говорят, он – лучший в мире по спинальным опухолям.
– А мне Владыка сказал, что опухоль неоперабельна.
Артемий медленно поднимает взгляд на меня, и я начинаю понимать, насколько ему тяжело.
– Мнения были разные, – говорит он. – Но Владыка принял только версию о неизлечимой опухоли, потому что не мыслил себя инвалидом… Да и сейчас не мыслит. Я вижу: в душе он не может с этим смириться.
– Молюсь о нем… Скажи ему об этом… Если только это что-то для него значит…
– Конечно, значит, брат, не сомневайся. Спрашивал о тебе несколько раз. Я доложил, что тебя ранили, а он сказал: «Проведи расследование. Если как-то замешаны эти григорьевцы, мы найдем способ с них взыскать…» А ты-то сам не видел – кто стрелял?..
Качаю головой:
– Пустое это, брат. Какая разница, кто стрелял. Просто прилетело что-то из тьмы, а кто уж там прицелился… Пока есть тьма, из нее может прилететь что угодно. И, судя по тому, что ты сказал, тьма не рассеивается, а, наоборот, сгущается.
Артемий вздыхает:
– Ты вот философствуешь, а если бы удалось схватить за руку конкретного бандита, то от него бы и веревочки потянулись – кто там из темноты им дергает.
Смотрю на него с досадой:
– Артемий, дорогой мой. Наверное, можно и веревочки распутать, и на владыку Григория компромат найти. Вопрос в другом – как вообще стало возможно сгущение этой тьмы? Владыка Григорий и его сподвижники, как ты знаешь, активно блогерствуют. И взглядов своих не скрывают. Ты знаком с их последними опусами? Я вот, пока у нас интернет не заглушили, успел глянуть краем глаза и даже запомнил кое-что. Да и грех такое не запомнить!..
– Ты имеешь в виду те статьи о рабстве? – еще больше мрачнеет Артемий.
– Да-да, именно их. Это ж какая силища! «Христианство – это религия добровольного рабства. Быть рабом – норма для христианина. Он – раб Божий, и значит, раб всех, кого Бог поставил господствовать над ним: раб государства, раб судьи, раб чиновника, раб полицейского…» И дальше там роскошная кода: «Чтобы постичь истину, мы должны перестать думать. Истина для православного христианина – слушать и повиноваться. И не стыдиться быть рабом, а гордиться этим». Каково, а!..
Артемий долго молчит. А я прислушиваюсь к своей боли и понимаю, что она еще усилилась. Вот ведь досада, не помогает таблетка…
– Согласен, все это звучит жестко, – наконец говорит Артемий. – И кажется возмутительным современному человеку, для которого свобода – идол и фетиш. Но ситуация, брат, такова, что придется, хочешь не хочешь, перестроиться на другой лад. Можно сказать – на законы военного времени, когда приказы выполняются беспрекословно. Если машина мчится в пропасть, чьи-то руки должны быть на руле и чья-то нога на тормозе. А не много рук и ног сразу!.. И христианские нормы послушания – в том числе и наши с тобой монашеские нормы послушания, скрепленные обетами, – это то, что как раз соответствует ситуации.
– Что ж, законы военного времени… – говорю я. – Для власти нет ничего удобнее войны. Хотя бы потому, что война не бывает без жертв. Жертвы оправданы, и жертвы уже назначены – дети, которых лишают помощи. Вот эти дети, мимо которых ты сейчас прошел по коридорам хосписа… Есть вещи, которые мы должны беречь, не оглядываясь ни на что, не оправдываясь ничем. Но вот, как ты говоришь, сложилась ситуация. Прекрасный повод надеть на всех рабские ошейники и отбросить назад на две тысячи лет, а лучше – вообще в дохристову рабскую трясину. И утопить в этой трясине совесть.
– Постой-постой! – мотает головой Артемий. – Да разве противоречит совести требование сплотиться, помочь или хотя бы не мешать тем, на ком лежит ответственность, кто принимает решения и действует? И если уж говорить о спасении – не в этом ли оно единстве? Каким бы оскорбительным ни казалось слово «раб», есть времена, когда только этим словом спасаются страны и народы.