Стабилизатор. Минск 2041

Вдруг Марат увидел звезду. Совсем маленькую. Нервно подрагивающую. Слава те Господи! Пустота все-таки не была полной. В ней теплилась какая-то жизнь. Паря во мраке, Марат все смотрел на звезду. До тех пор, пока она не превратилась в нить накаливания электрической лампочки. Она освещала покрытый разводами сырости потолок. Послышался шорох. Кто-то был рядом. Вербицкий повернул голову. Он ожидал увидеть Жженого, Байдака или Гнатикова, но вместо этого встретился взглядом с Верой.

Что это с ней? Откуда эти темные круги под глазами и усталость во взгляде?

– Марат. Марат, ты, наконец, очнулся! – Вера коснулась пальцами щеки Вербицкого. – Как плечо?

– Нормально, – Вербицкий пошевелил правой рукой. – Почти не болит. Где мы? Я видел странный сон. Про эсэсовцев…

– Ничего удивительного. Это место когда-то и было гнездом эсэсовцев. Одной из ставок Гитлера. Ты ведь слышал о Вольфсшанце?

– Кажется. Волчье логово?

– Да. Командный комплекс верховного командования вооруженными силами Германии, расположенный в лесу Гёрлиц. Восточная Пруссия. О нем знают все, но мало кто слышал о Лисьей норе. Шутценлох начали строить в сорок четвертом году, накануне большого отступления. Закончить так и не успели. Потом из комплекса подземных бункеров собирались сделать музей, подобие Линии Сталина. Не нашлось средств. Шутценлох бросили и забыли. Несколько лет назад на него наткнулись мы – дестабилы. Нашли здесь тайники с оружием и боеприпасами. С тех пор Шутценлох – наша основная база. По крайней мере, так было до последнего времени. Но шпионы Службы Национальной Стабильности не спят в шапку. Верховный Председатель уже знает о Шутценлохе. Леса вокруг нашей базы планомерно уничтожаются. Еще месяц-другой и сюда придут стаботряды. У нас остается только один выход – использовать оставшееся время для захвата Минска.

– Наполеоновские планы. А чем это так вкусно пахнет?

– Ах, я дура! – девушка вскочила. – Болтаю, а сама забыла, что тебя следует покормить. Я приготовила отличный бульон. Сейчас.

Вербицкий поудобнее устроился на подушке. Осмотрел комнату. Она очень напоминала кабинет группенфюрера Гнатикова, виденный в кошмарном сне. Стулья и стол здесь были привинчены к полу. На столе стояла допотопная электрическая плитка с открытой нитью накаливания. Вера наливала бульон из алюминиевой кастрюли в консервную банку, служившую тарелкой. Запах, щекотавший Марату ноздри, был восхитительным.

– Сколько я провалялся без сознания?

– Три дня. И не просто без сознания. По словам доктора, ты был на грани жизни и смерти. Пуля прошла навылет, но рана оказалась очень тяжелой. Теперь, надеюсь, кризис миновал.

Вера уселась на стул у лежака Вербицкого. Зачерпнула ложку бульона, поднесла ее к губам Марата.

– Давай. Тебе надо восстанавливать силы.

Вербицкий чувствовал себя неплохо. Настолько, что прекрасно мог бы есть самостоятельно. Однако решил не признаваться в этом. Ему очень нравился процесс кормления с ложечки. И все же аппетит дал о себе знать. Консервная банка опустела в рекордно короткие сроки. Когда девушка налила вторую порцию бульона, Вербицкий решил, что сачковать больше не стоит. Сел и выхлебал бульон сам. Вера наблюдала за ним, не пытаясь скрыть счастливой улыбки.

– А ты явно поправляешься. Еще добавки?

– Спасибо, нет, – Марат отдал пустую банку. – Могу лопнуть. Признайся, ведь ты не спала все эти три дня.

– Почему же? – девушка покраснела. – Пару часов дремала и чувствую себя достаточно бодрой для того, чтобы ответить на все твои вопросы.

– Мы можем поговорить на воздухе? Эти стены… Они давят. Мне все время кажется, что вот-вот распахнется дверь и на пороге будет стоять кто-то из «змей».

– Змей? О змеях ты говорил в бреду, но здесь нет никаких змей.

– Разве молнии на петлицах эсэсовцев не напоминают змей?

– Не знаю, – покачала головой девушка. – В наших учебниках по истории мало фотографий. А в те, что были, я никогда не всматривалась.

– Так мы идем?

– Если ты сможешь удержаться на ногах.

– Не волнуйся. Я – парень крепкий.