Стадный инстинкт в мирное время и на войне

Неверие в альтруизм и переоценка страха и личных интересов, по-видимому, рассматриваются как свидетельство бесстрашного и полного понимания биологической истины и часто с любовью упоминаются как «истинная немецкая объективность» или немецкое «чувство реальности». Насколько такой подход конфликтует с биологической теорией стадности, вполне понятно. Интересно, что немецкие переговорщики почти одинаково терпели неудачу, пытаясь навязать свои желания государствам, в которых сильно развит социализированный тип стадности – Италии, Соединенным Штатам – и преуспели в варварских странах волчьего типа: в Турции, чья «объективность» и жажда резни сохранились неизменными, как и у патриарха среди волков, в Болгарии – волке второй Балканской войны.

Есть веские основания полагать, что недостаточное проникновение в умы других является одним из главных недостатков агрессивного типа стадности по сравнению с социализированным. Этот недостаток настолько велик и настолько неотъемлем, что, похоже, этот тип – самый примитивный из ныне существующих, и его возрождение – явление преходящее.

Вряд ли нужно перечислять хорошо известные случаи, когда недостаток проницательности и незнание психологии стада вводили в заблуждение или были невыгодны Германии. Однако будет уместно отметить превосходную иллюстрацию психологического принципа, которую дают отношения Германии к Англии за последние пятнадцать лет. То, что Англия – главное препятствие для неограниченной экспансии, было понятно тем, кого вдохновляла концепция сознательно руководимой и подавляюще могущественной Германской империи. Я попытался показать, насколько это была великая концепция, насколько она соответствовала естественной эволюции, как она знаменует собой эпоху даже в биологическом масштабе. К сожалению для Германии, ее социальный тип уже был зафиксирован, со всеми своими достоинствами и недостатками, среди которых огромный недостаток отношения волка к врагу – непреодолимое искушение скорее запугать его, нежели понять и принять легкие и опасные намеки на враждебность в оценке его силы.

Во всей истории человечества, пожалуй, не найдется более впечатляющего примера всемогущества инстинкта, чем тот, который предоставляет реакция Германии на Англию. Умный, образованный, организованный народ, сознательно направленный к определенным амбициям, обнаруживает, что путь ему преграждает главный враг. Здесь возможны два принципа действия, которые нужно принять: во‑первых, с полной объективностью оценить истинную силу противника, не позволяя национальным предубеждениям и пристрастию к приятным предсказаниям искажать правду; а во‑вторых, остерегаться раздражать врага, чтобы не спровоцировать преждевременно неизбежный конфликт.

Оба эти принципа вынудили Германию нарушить свои инстинктивные побуждения. Она позволила себе принять мнение о силе Англии, моральной и физической, которое было скорее приятным, чем истинным. Она жадно слушала политических философов и историков – самый знаменитый из них по зловещему совпадению был глух, – которые утверждали, что Британская империя основана на мошенничестве и безнадежно слаба, что она состоит из беспорядочного скопления нелояльных народов, которые разлетятся на части при первом соприкосновении с «реальностью», что она прогнила от мятежей, старческого разложения и пресыщения, что не хочет и не может сражаться. Даже будь это правдой, все равно такая доктрина была бы опасной. Наблюдатели не осознавали, что изучают инстинктивные реакции, отличные от их собственных, и, следовательно, были глухи к настораживающим замечаниям.

Одновременно Германия потворствовала столь же приятному выражению своей враждебности, по-видимому, не учитывая, что ничто не проходит бесследно. Она вызвала в нашей стране большую тревогу и сильное раздражение – эффект, который она, без сомнения, считала отрадным, но он же обеспечил, что Англия в конце концов признала в ней врага, хотя, как всегда флегматичная, об этом много не говорила.

Еще одна черта социального типа Германии, сильно влияющая на моральный дух, это отношение граждан друг к другу. Индивид в волчьей стае неизбежно яростен, агрессивен и раздражителен, иначе он не в состоянии адекватно играть свою роль в основной единице. Природа не в силах ограничить свирепость волка только внешней активностью стаи, где она во многом полезна; значит, свирепость проявляется и в отношениях индивидов внутри стаи. Это хорошо видно в повадках домашних собак, которые готовы проявлять еле прикрытую подозрительность и раздражение к другим собакам, даже знакомым, причем раздражительность перерастает во враждебность при малейшей провокации.