Стадный инстинкт в мирное время и на войне

С точки зрения государственного деятеля, желающего обеспечить немедленное и энергичное национальное единство в сочетании с идеалом государства, которому суждено расширяться все больше и больше, социализированный тип стадной эволюции крайне неудовлетворителен. Движение к по-настоящему организованному государству неторопливо и затруднено путаницей голосов и идеалов; необходимое развитие альтруизма придает обществу аспект сентиментальности и вялости; тенденция медленно эволюционировать к моральному равенству своих членов придает государству видимость структурной ненадежности.

Если Германия хотела вести последовательно агрессивную внешнюю политику в качестве основной цели, особенности условий в стране лишили ее возможности искать национальное вдохновение в развитии социализированного типа инстинктивной реакции, потому что этот метод способен обеспечить необходимую моральную силу только через истинное единство членов общества, которое подразумевает моральное, если не материальное, единство между ними. О том, что этот тип может поддаться искушению агрессивного национализма, свидетельствуют ранние достижения и завоевания первой Французской республики. Однако такой взрыв силы был возможен, потому что основывался на истинном, хотя и несовершенном моральном равенстве. В Германской империи установились мощная социальная сегрегация и абсолютное разделение между аристократией и простыми людьми; в таком обществе и подумать нельзя о каком-либо моральном равенстве.

Вот почему правители Германии – разумеется, полностью игнорируя значимость своего выбора, – были вынуждены отмести идеалы стандартной цивилизации, вернуться к идеалам более примитивного типа стадности и отбросить народ в анахронизм волчьего общества. В этой связи интересно отметить, как настойчиво политические мыслители Германии искали вдохновения в далеком прошлом, во временах, когда волчье общество и волчьи идеалы были широко распространены и успешны.

Это вовсе не значит, что выбор был сознательным. Примечательно, что правители Германии понимали необходимость сознательного руководства всей деятельностью нации, которая движется к успеху; было бы чудом, если бы они поняли биологическое значение отделения себя от других европейских народов. Им, несомненно, казалось, что они просто-напросто отбрасывают изнеженные и подрывающие дух идеалы, из-за которых другие страны становятся готовыми жертвами завоевания. Можно предположить, что они решили искоренить в себе такие зародыши вырождения, увидели, что честолюбивый народ должен быть сильным, гордым и упорным, предприимчивым, неумолимым, храбрым и свирепым, должен верить в славу битвы и завоеваний, в высшее моральное величие воина, в силу – пробный камень права, чести, справедливости и истины. Такая смена моральных ориентиров кажется вполне невинной. Они были навязаны нации всей огромной силой внушения, имеющейся в распоряжении организованного государства. Готовность, с какой новые идеалы и ориентиры были приняты и усвоены, оказалась больше, чем можно было бы объяснить даже мощью огромной машины чиновников, историков, теологов, профессоров, учителей и газет, с помощью которых они постоянно навязывались. Громадный успех был достигнут, потому что внушение шло по естественному, инстинктивному пути. Волк в человеке, против которого так долго боролась цивилизация, все еще находится в пределах досягаемости и готов откликнуться на заклинания, гораздо более слабые, чем те, которые использовало немецкое государство. Народ был опьянен славой своих завоеваний и новой внушительной конфедерацией; если верить столетней репутации прусского солдата, немцы, возможно, были менее развиты в человечности, чем другие европейские народы.

Прежде чем следовать дальше, надо четко определить психологическую гипотезу, которую мы выдвигаем для объяснения особенностей немецкого национального характера, проявляющихся в нынешнее время.