Стадный инстинкт в мирное время и на войне

Пожалуй, естественно, что сообщества, где принимаются и поощряются свирепость и жестокость, зависят от свирепости метода насаждения своей воли. У отары овец есть пастух, но у своры гончих есть хлысты. В человеческих обществах того же типа мы можем ожидать общего признания ценности дисциплины и терпимости к ее применению скорее из-за того, что она сурова, чем вопреки ей. Похоже, в этом состоит механизм того, что англичанину представляется тайной немецкого подчинения руководству и дисциплине. То, что крепкий солдат терпит удары хлыстом по лицу от офицера за мелкое нарушение – такое случается сплошь и рядом, свидетельствует о психическом состоянии

обоих, непостижимом для нас. Гипотеза, которую я предлагаю, даст объяснение на основе сравнения со сходным феноменом: подчинение собаки хозяину, который хлещет ее в наказание. Пример собаки хорошо показывает, что для хищного социального животного твердое и даже жестокое принуждение к дисциплине не просто приемлемая, а вполне удовлетворительная процедура в психологическом смысле. Еще одна привычная жертва человеческой жестокости – лошадь – представляет интересное дополнение к данному утверждению, показывая, что для социального животного, стремящегося к защите, жестокое принуждение к дисциплине психологически неудовлетворительно. Напрашивается вывод: источник чудесной дисциплины солдат и огромного вклада в их изумительную храбрость – это агрессивная стадность немцев. У меня нет намерения проявить неуважение к этому замечательному качеству, а только желание проникнуть как можно глубже в его смысл, который заставляет указать, что приведенные теоретические рассуждения подтверждаются общепризнанной зависимостью немецкого солдата от своих офицеров и тем, как он снисходителен к нечеловеческой жестокости по отношению к любому, кто не является его хозяином силой внушения или силой оружия.

Пытаясь получить некоторое представление о немецком сознании и определить значение его идеалов, потребностей и импульсов в биологических терминах, я старался бороться с предвзятостью в ходе обсуждения народа, не только крайне враждебного, но и воодушевленного чуждым типом социальной привычки. Тем не менее, по-видимому, определенные общие выводы можно с пользой напомнить здесь вкратце как вполне разумные. Моя цель будет достигнута, если эти выводы достаточно последовательны, чтобы подтвердить точку зрения, немного отличную от общепринятой, и дающую некоторое практическое понимание фактов.

Для биологического психолога Германия представляет замечательный парадокс: во‑первых, она является государством, сознательно направленным к определенному ряду идеалов и амбиций и организованным для их достижения; во‑вторых, государством, в котором преобладает примитивный тип стадного инстинкта – агрессивный; этот тип демонстрирует самое близкое сходство в потребностях, идеалах и реакциях с волчьей стаей. Тем самым Германия демонстрирует в определенном смысле то, что я показал вершиной стадной эволюции, а в другом – полную противоположность, тип общества, который всегда был преходящим и не может удовлетворить нужды современного цивилизованного человека.

Сравнивая немецкое общество с волчьей стаей, а чувства, желания и импульсы отдельного немца с такими же у волка или собаки, я пытаюсь не применить расплывчатую аналогию, а привлечь внимание к реальной и грубой идентичности. Агрессивное социальное животное обладает полным и последовательным рядом психических реакций, которые обязательно будут прослеживаться в его чувствах и поведении независимо от того, двуногое оно или четвероногое, человек или насекомое. Психическая необходимость, делающая волка храбрым в массовой атаке, тождественна той, что делает немца храбрым в массированной атаке; психическая необходимость, которая заставляет собаку подчиняться хлысту хозяина и извлекать из этого выгоду, заставляет немецкого солдата подчиняться хлысту офицера и извлекать из этого выгоду. Инстинктивный процесс, который делает собаку среди своих собратьев раздражительной, подозрительной, церемонной, чувствительной к своей чести и готовой сражаться за нее, у немцев производит идентичный эффект.

Количество и мельчайшие совпадения в поведении немцев и других агрессивных социальных видов, количество и четкость различий между немцами и другими типами социальных животных – эти свидетельства трудно игнорировать.

Более того, мы видим, что Германия вынуждена терпеть недостатки, проистекающие из ее социального типа, которых, надо полагать, она избежала бы, если бы они не укоренились слишком глубоко. Таким образом, Германия не может заводить и поддерживать дружбу с нациями социализированного типа; ее инстинктивная оценка страха как убедительной силы заставила прибегать к угрозам и воинственным жестам, которые оттолкнули все сильные страны и пугали только слабых. Например, Англия – враг, которого Германия сотворила сама; она была вынуждена вести войну по плану непрерывной и ужасно дорогостоящей агрессии, потому что ее моральный дух не выдержал бы никакого другого метода.