Сталин

Серьезному пересмотру подверглась и история СССР. Характер догматических штампов, насаждавшихся в этой области обществоведения, в известной мере показывает записка Жданова (август 1944 г.) с его замечаниями и проектом постановления ЦК ВКП(б) «О недостатках и ошибках в научной работе в области истории СССР». В своих замечаниях Жданов подвергает резкой критике профессоров Б. Сыромятникова, А. Яковлева, Е. Тарле за то, что они нашли нечто положительное в политике ряда русских царей. Автор записки считал, что не следует давать в исторических учебниках портреты Чингисхана, Батыя, Тимура, Лжедмитрия. Полагал, что присуждение Сталинской премии А. Яковлеву за труд «Холопство и холопы в Московском государстве XVII века» было ошибкой. Но, когда очередь дошла до характеристики царей, к которым, как знал Жданов, благоволил Сталин, в частности Ивана Грозного, тон записки изменился: «Иван Грозный для своего времени был несомненно передовым и образованным человеком и с помощью дворян смог укрепить свою абсолютную власть. Его многочисленные пытки и казни, как и вся деятельность Грозного, была прогрессивной (как «проницателен» автор записки. – Прим. Д.В.),

способствовала убыстрению исторического процесса и превращению России в мощную централизованную державу». Такие постулаты Сталину были нужны, это было в его духе.

Опираясь на догматические представления, Сталин произвольно «нарезал» этапы, рубежи движения и развития. Думаю, что, поживи Сталин еще пятилетку-другую (хотя об этом страшно и подумать!), он бы, пожалуй, объявил о построении коммунистического общества как о свершившемся факте, точно так же, как провозгласил полное построение социализма. Его представление о том, что, создав социалистический базис общества, нужно лишь «доделать» надстройку, рождало у людей ощущение, что страна, где еще множество труднейших проблем, где идут кровавые чистки, где все равны в бедности, где все зацентрализовано, – это и есть тот идеал, к которому стремились большевики. Такими утверждениями невольно формировались извращенные взгляды о социализме. Сталин возвел в закон опережение спроса населения по сравнению с производством, дав понять тем самым, что постоянные дефицит и нехватки самого элементарного – закономерность социализма. Догматические взгляды в области права были связаны с упрощенным пониманием существа законности. По Сталину – это лишь неотвратимость кары, подавления, наказания за любые нарушения советских законов. Вопросы правовой культуры, единство прав и обязанностей граждан, подотчетность руководителей представительным органам власти признавались неактуальными.

В целом общественные науки вынуждены были просто прозябать. Примитивное комментаторство не только убило душу науки, но и резко ограничило «ареал» ее влияния. С конца 30-х годов, повторюсь еще раз, можно было лишь комментировать сказанное самим Сталиным. У всех ученых – от начинающих обществоведов до академиков – темы «исследований» были сходными: роль И.В. Сталина в развитии экономической науки; значение труда И.В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» для развития философской науки; И.В. Сталин о теории государства и права; решающий вклад И.В. Сталина в развитие военной науки и т. д. Мне удалось обнаружить в библиотеках (но это, видимо, не все) около 550 (!) книг и брошюр на аналогичные темы, написанных с 1945 по 1953 год. Научная мысль оказалась в тисках примитивного догматизма. Можно только предполагать, сколько зачахло, засохло, погибло настоящих талантов, не имевших возможности во весь голос заявить о себе новыми концепциями, идеями, книгами, открытиями! Мумии догматизма были свинцовыми и придавили слишком многих. Мы еще не знаем всего ущерба, который причинен сталинизмом интеллектуальному потенциалу общества.

Большой вред сталинский догматизм нанес естественным и техническим наукам. Задержано на много лет развитие генетики и предана остракизму кибернетика. Дело в том, что при оценке новых сфер и новых идей научного знания в естественных и технических науках к ним подходили с вульгарно-политических позиций, а то и просто явно невежественных. Поиск «космополитов» еще больше обрекал науку на изоляцию, догматическое омертвление. Статьи типа «Космополитизм на службе империалистической реакции» (Известия. 1950. 18 апреля) отбивали какую-либо охоту поддерживать научные контакты с зарубежными исследовательскими центрами. Упоминание в научном иностранном журнале фамилии советского ученого или приглашение его на международный конгресс было делом небезопасным.

Попытки механического перенесения сталинских формул «диалектики» на вопросы развития биологии, как это прекрасно показал, например, В.Д. Дудинцев в своих «Белых одеждах», были равносильны самоубийству науки. Но, если точнее, это было не самоубийство, а покушение на убийство. Если бы так продолжалось еще пять или более лет, наука, большая наука, рисковала откатиться очень далеко.