Сталин и его подручные

«…Вот моя последняя просьба – не верь наглой клевете Зиновьева, никогда ни в какие блоки я с ним не входил, никаких заговоров против партии я не делал…

Теперь я кончаю это письмо, прочитав постановление суда о привлечении меня к следствию…

Я чувствую, что этого я не перенесу, я слишком устал от подобных встрясок, я не могу перенести, когда меня ставят на одну доску с фашистами…

Прошу прощения у партии за старые ошибки, прошу не верить Зиновьеву и Каменеву. […]

P.S. Вспомни наш разговор в 1928 г. ночью. Не принимай всерьез того, что я тогда сболтнул, – я глубоко в этом раскаивался всегда. Но переубедить тебя не мог, ибо ведь ты бы мне не поверил. Если ты захочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 года, – спроси мою жену лично, только тогда она их назовет» (54).

Вдова Томского отказалась разговаривать с секретно-политическим отделом НКВД, и Сталину пришлось подослать к ней Ежова вместе с предсмертной запиской. Она намекнула Ежову, что сам Ягода «играл очень активную роль в руководящей тройке правых, регулярно поставлял им материалы о положении в ЦК» (55).

Уже успели приготовить для Томского нишу в Кремлевской стене и сняли маску. Но Сталин, в отличие от Гитлера, не одобрял самоубийств опозоренных товарищей и приказал похоронить Томского в саду, откуда потом НКВД выкопал тело. Тем не менее через два года остальные «правые» могли только завидовать судьбе Томского.

Предсмертное письмо, по мнению Ежова, погубило Ягоду. Хотя в докладе, написанном им для Сталина, он делал вид, что не верит «клевете» Томских, он проклинал НКВД:

«Вскрылось так много недостатков, которые, по-моему, терпеть дальше никак нельзя. Я от этого воздерживался до тех пор, пока основной упор был на разоблачении троцкистов и зиновьевцев. Сейчас, мне кажется, надо приступить и к кое-каким выводам из всего этого дела для перестройки работы самого Наркомвнудела.

Это тем более необходимо, что в среде руководящей верхушки чекистов все больше и больше зреют настроения самодовольства, успокоенности и бахвальства. Вместо того чтобы сделать выводы из троцкистского дела и покритиковать свои собственные недостатки, исправить их, люди мечтают теперь только об орденах за раскрытое дело. Трудно даже поверить, что люди не поняли, что в конечном счете это не заслуги ЧК, что через 5 лет после организации крупного заговора, о котором знали сотни людей, ЧК докопался до истины…

Стрелять придется довольно внушительное количество. Лично я думаю, что на это надо пойти и раз навсегда покончить с этой мразью» (56).