Сталин. От Фихте к Берия

Одновременный описанным, процесс ассимиляции поляков в традиционно населённой ими части Восточной Пруссии (территории Пруссии, а затем — Германской империи) доказывает, что контекст жёсткой этнической конкуренции имел свои государственные рамки, диктовавшие её конкретное содержание, особенно при сравнении этнической динамики поляков в «самом польском» Виленском уезде Литвы с «самым польским» Алленштейнским округом Восточной Пруссии. Иначе говоря: наиболее успешной была принудительная административно-политическая ассимиляция, руководимая титульной этнократией: немецкая в Германии, польская в Польше, литовская в Литве, несмотря на то, что очень часто её инструментом выступали более всего социальная сегрегация и «этническая инженерия» (диктат, фальсификация, подкуп) во время переписей населения. Известно, что эмигрантское Лондонское правительство в 1943–1944 гг. в ходе обсуждения будущего устройства Европы после поражения гитлеровской Германии неизменно претендовало на присоединение к Польше всей немецкой Восточной Пруссии, то есть ранее, во время Варминско-Мазурского плебисцита 1920 года о присоединении не контролируемых Польшей южных районов Восточной Пруссии к Польше, абсолютное большинство местного польского населения проголосовало против присоединения. Это отражало уже фактически свершившуюся здесь ассимиляцию поляков или, как минимум, отсутствие у них общепольского сознания. Несомненным отражением этого факта был и прежде зафиксированный в начале ХХ века, когда Германская империя была на пике своего могущества, отказ польской физической антропологии от интеллектуальных претензий даже на теоретическое включение восточно-прусских поляков в единый польский проект — они оказывались вне антропологического исследования, конструировавшего единый физический «фундамент» польской нации[1047].

Итак, если в XIX — начале XX в. в Германии от немецкой ассимиляции страдали поляки (см. Таблицу 5)[1048]

, в Российской империи — от естественной польской ассимиляции страдали литовцы, то в 1920–1930-е гг. в независимой Польше (в Виленском крае) — вновь литовцы, на этот раз — от принудительной польской ассимиляции, в независимых Литве и Латвии от столь же принудительной ассимиляции — евреи, поляки и белорусы. Так культурно и политически активное меньшинство на одной территории могло превратиться в доминирующую ассимилирующую силу, а на другой — напротив, стать объектом ассимиляции (см. картину меньшинств в Таблице 6)[1049].

Таблица 5. Поляки и немцы Алленштейнского (Ольштынского) округа Восточной Пруссии (%)

Возвращаясь в историческую глубину, а именно в XIX век с его многократными попытками поляков (1812, 1830, 1863) вернуть себе независимую, но уже национальную государственность на многонациональной территории, мы должны поместить эти восстания в этнодемографический контекст бывших Восточных Кресов Речи Посполитой. В контекст, как уже было сказано, не до конца сформировавшейся, двойственной этничности, совпадающей с сословными и социальными рамками, где польская шляхта в целом противостояла литовскому и русскому (белорусскому и украинскому) крестьянству и еврейскому населению местечек. Можно предположить, что именно «господские» польский язык и отчасти католическая / униатская церковь для этого иноэтничного социального большинства служили критерием самоопределения[1050]. И иерархически более высокое положение польскости делало её социально, по крайней мере, отчасти чуждой для более «низкого» и ещё не полонизированного крестьянского большинства Восточных Кресов, оставляя простор для соединения этой чуждости с очевидной социальной рознью между крестьянами и шляхтой.

Таблица 6. Некоторые национальные меньшинства в Прибалтике (1755–1535, %)

Известно, что именно эта не сформированная до конца, социальная этничность, не пережившая ещё полной ассимиляции, и образовывала пропасть между восстававшими польскими властями и шляхтой. Да и трудно было полякам (за исключением Виленского края) на Восточных Кресах даже в перспективе рассчитывать на этническую солидарность в деле национального освобождения, там, где даже в более позднее время доля поляков была крайне невелика: например, по переписи 1897 года, в белорусской Гродненской губернии поляки (вернее — назвавшие польский язык родным!) составляли всего 10,1 %, в то время как евреи — 17,4 %, а в украинской Волынской губернии — поляки составляли 6,2 % (ср.: немцы — 5,7 %), в то время как евреи — 13,2 % (при этом естественный прирост евреев традиционно был кратно выше, чем у других групп населения)! И, повидимому, здравый смысл польской общины именно поэтому после 1863 года направил её культурно-демографические усилия в сторону ассимиляции литовцев и белорусов там, где к этому сложились особые предпосылки, — в Виленском крае.