Сталин. По ту сторону добра и зла

Не лучше обстояло дело и с другим претендентом в вожди Зиновьевым. Считавшийся третьим (после Ленина и Троцкого) оратором партии, он был не только одним из самых способных учеников Ленина, но и его «цепным псом», как его называли меньшевики. Несмотря на то, что он обладал определенными способностями, все же выдающимся политическим деятелем так и не стал. Невыдержанный, неразборчивый в средствах, истинный сибарит и исключительно тщеславный, он не пользовался особой любовью у товарищей по партии. И не случайно Свердлов так определил его сущность: «Зиновьев — это паника». Впрочем, Ленин готовил своего ученика совсем для других подвигов и назначил его председателем Исполнительного Комитета Коминтерна. И не кто иной, как Зиновьев, на съезде народов Востока объявил священную войну английскому империализму.

Вряд ли тянул на роль вождя и Лев Борисович Каменев, который предстает из воспоминаний М.П. Якубовича «человеком высокоталантливым, широко и разносторонне образованным, преданным идее социалистической революции, способным быстро ориентироваться в сложной политической обстановке». Он был прекрасным журналистом и теоретиком, и не случайно именно Каменева просил Ленин в июле 1917 года издать его книгу «Государство и революция», если его самого, как он выразился, все-таки «укокошат». И именно ему во время болезни Ильич передал свой архив.

Как и всякий одаренный человек, Каменев не был честолюбив, был уступчив и по-человечески мягок. Он заметно превосходил в интеллекте и Сталина, и Зиновьева, но уступал им как политик и администратор, что предопределило его подчиненную роль в союзе с Зиновьевым и последовавший затем политический крах. Да, очень важно было хорошо и правильно думать и говорить, но рано или поздно на первое место выходили кулаки. И здесь Лев Борисович был бессилен. Помимо всего прочего, Каменев не любил... работать. Поспорить, поговорить — другое дело. Но каждый день решать хозяйственные проблемы... нет, это не для него. И именно он, как-то приехав из Парижа, сказал весьма примечательную фразу: «Как я люблю бывать в этом городе! Жалко, если и до него докатится революция...»

Кто оставался еще? Бухарин? Ну тут и говорить было не о чем. «Мягкий воск» вряд ли был способен руководить научно-исследовательским институтом.

* * *

Июльский пленум отличался крайней непримиримостью сторон. Скандалы начались с первого же заседания, и как ни старался Сталин перевести дебаты в русло экономических проблем, оппозиция продолжала обвинять руководителей партии в «национал-крестьянском» уклоне, измене делу мировой революции и навязывала в высшей степени бессмысленные дискуссии по международным вопросам.

Впрочем, иначе и быть не могло. Да и что мог сказать тот же Каменев, о котором Сталин как-то заметил Микояну: «Вот Каменев работает. Чем и как он может лучше вести дело? Ничем! Почему? Потому что во многих вопросах внутренней экономической политики Каменев не разбирается, работает поверхностно, ничего не знает о заготовках, плохо разбирается в сельском хозяйстве и других вопросах... Во внешней торговле Каменев также не понимает и не имеет опыта... Каменев вел мало практической работы в Наркомате — он больше был занят своей политической оппозиционной деятельностью...»

И это было сущей правдой. Каменев, Зиновьев, да и сам Троцкий, как черти от ладана, бежали оттуда, где надо было скрупулезно, день за днем налаживать производство или заготовки. Спорить до хрипоты о милой их сердцу мировой революции еще куда ни шло, но работать... От оппозиции выступил Троцкий. Да, партия увидела его на одной трибуне вместе с Каменевым и Зиновьевым, но, вопреки ожиданиям первого, никто и не подумал воскликнуть: «Вот оно, наше правительство!» — и уже тем более: «Вот наш ЦК!»

Как ни печально для Льва Давидовича, но его поезд уже ушел. Хотя оппозиционеры и поведали пленуму страшную тайну о том, что и без них в партии существовала самая настоящая фракция, в которую входили шесть членов Политбюро во главе со Сталиным и председатель ЦКК В. Куйбышев. Однако пленум сделал вид, что ничего подобного просто не могло быть. По той простой причине, что все сидевшие в зале знали, что это правда. Признавать же эту правду было себе дороже...

И тогда оппозиция зацепилась за последний шанс и потребовала от Сталина прочитать последние письма и статьи Ленина. Без особого удовольствия тот прочитал их, однако никаких организационных выводов сделано не было. Дискуссии с каждым часом становились все острее, и, в конце концов, напряжение на пленуме достигло такого уровня, что не выдержало и без того слабое сердце Дзержинского, который умер сразу же после своего выступления.

Как и после смерти Фрунзе, по стране стали ходить неприятные слухи о том, что уход Дзержинского был выгоден Сталину. Но, как и в первом случае, никто по сей день так и не смог доказать причастности Сталина к смерти Дзержинского. Хотя определенные странности в смерти руководителя ОГПУ просматривались.