Сталин. Разгадка Сфинкса

Военный, то есть «человек с ружьем», в отличие от человека сугубо мирной профессии, представляет для любой власти источник повышенной опасности. Если псевдоинтеллектуалы типа Авербаха и Киршона, бравируя независимостью суждений, публично унижали Сталина словесно, то военные допускали прецеденты оскорбления действием.

Утром 7 ноября 1927 года три слушателя Военной академии имени Фрунзе под руководством «героя гражданской войны» Р.П. Эйдемана были направлены на подкрепление сил поддержания порядка торжественного мероприятия. Однако вместо усиления охраны трибуны Мавзолея элитные военнослужащие учинили потасовку с кремлевской охраной, в которой досталось и Сталину. Доверенное лицо еще одного «героя», личный адъютант И.Э. Якира, умудрился отвесить генсеку сзади подзатыльник. Бесчинствовавшим воякам, покамест, все сошло с рук. Эйдеман, очевидно, грудью стал на защиту своих подшефных. Некоего казака, из числа притязавших на исключительность, то бишь червонного, по фамилии Д. Шмидт, занимавшего должность командира бригады, весть об исключении Троцкого из партии довела до состояния исступления. Облаченный в черкеску с ослепительными газырями на груди, с высоченной папахой на голове, он отыскал Сталина где-то в перерыве между заседаниями съезда партии, непотребно выругался и, доставая воображаемую саблю, пригрозил отрезать генсеку уши. Сталину пришлось проглотить и это возмутительнейшее деяние.

Английский историк Алан Буллок и ему подобные «исследователи» полагают, что кавказец якобы не забыл инцидент и затаил в душе лютую ненависть на Шмидта. Однако для предельно мстительного и исключительно злобного субъекта, каким они имеют обыкновение его изображать, Сталин ждал слишком долго, дабы разделаться со своим оскорбителем.

В ранге командира дивизии Шмидт, большой приятель Тухачевского и Якира, подвергнется аресту почти через девять лет, летом 1936 года. Последний, к слову, рьяно хлопотал за дружка, но безуспешно. Через месяц будут арестованы уже двое из восьми подсудимых группы последователя Страдивари и Гварнери — комкоры В.М. Примаков и В.К. Путна. Маховик «зачистки» Красной Армии начал крутиться быстрее.

До того времени репрессии неоднократно сотрясали Красную Армию, но прежде они не задевали военачальников столь высокого ранга и столь большим числом. Всего в 20-х и первую половину 30-х годов было уволен из армии по отрицательным мотивам не один десяток тысяч человек, в том числе 5 тысяч бывших оппозиционеров. Были осуждены сотни командиров Красной Армии.

К середине тридцатых годов в армии начинаются новые пертурбации организационного характера. 12 сентября 1935 года в РККА и на флоте вводятся персональные воинские звания для лиц командного и начальствующего состава. Спустя десять дней образуется Генеральный штаб РККА, первым главой которого становится маршал Егоров.

Назначение Ежова главой НКВД отчасти дало новый импульс очищению высшего командного состава армии, кульминационным моментом которого стал май 1937 года.

Роль первой скрипки сыграл Молотов, заявивший на февральско-мартовском (1937 года) пленуме ЦК: было бы нелепо думать, что в армии вредительской работы меньше, чем в других отраслях хозяйства. «Военное ведомство — очень большое дело и проверяться его работа несколько позже будет очень крепко», — угрожающе предупредил глава Совнаркома. Особую весомость словам Молотова придает следующее обстоятельство: очень скоро именно он станет председателем Комитета Обороны страны.

Тучи сгустились, в первую очередь, над заместителем наркома маршалом Тухачевским, с некоторых пор подозревавшимся, по меньшей мере, в нелояльности. На процессе Пятакова сотоварищи, Радек произвел определенную сенсацию заверением, причислявшим Тухачевского к ярым оппозиционерам.

В третьей декаде апреля под явно надуманным энкавэдешниками предлогом Политбюро ЦК отменил первоначальное решение о поездке маршала в Лондон, на коронацию короля Георга VI. Хотя ранее Тухачевский включался в состав советской делегации и присутствовал на церемониале похорон предпоследнего английского монарха.

Некоторым наблюдателям, присутствовавшим на Красной площади 1 мая, бросилась в глаза заметная отчужденность даже между самими военачальниками. А члены Политбюро партии как будто нервно переступали с ноги на ногу в своем месте на трибуне Мавзолея. Среди них чувствовалась напряженность, и лишь один Сталин, подобно несокрушимому монументу, стоял неподвижно, и лицо его было привычно непроницаемым, как у сфинкса. По некоторым данным, генсек на обеде у Ворошилова после парада, с ограниченным кругом военных деятелей, недвусмысленно пообещал стереть в порошок военачальников-оппозиционеров.