Сталинград

Упорные бои на заводах «Баррикады» и «Красный Октябрь», а также вокруг них продолжались. Атаки и контратаки следовали одна за другой. Штаб одного из батальонов 305-й пехотной дивизии вермахта располагался так близко от противника, что можно было услышать телефонные переговоры русских офицеров, которые они вели из своего блиндажа.[485] Когда немцы после яростной атаки окружили его, оставшиеся в живых командиры по рации вызвали на себя огонь «катюш».

Немецкие солдаты вынуждены были признать, что «собаки дерутся как львы».[486] Их потери росли с каждым днем. Среди разрывов снарядов, автоматных очередей и визга рикошетивших от кирпичных развалин пуль то и дело слышались крики раненых: «Sani! Hilfe!»[487]

Территория, обороняемая 62-й армией на правом берегу, сократилась до нескольких плацдармов глубиной не больше нескольких сотен метров. Немцы захватывали улицу за улицей, один квартал за другим, оттесняя советские войска все ближе к Волге. Завод «Баррикады» был почти весь занят частями вермахта. Последняя переправа, через которую 62-я армия получала пополнения, боеприпасы и продовольствие, находилась под прямым огнем немецких орудий. Все подкрепления приходилось бросать туда, чтобы удержать этот клочок земли. В советских дивизиях оставалось по нескольку сотен человек, но они продолжали сражаться, активизируясь в темное время суток. «Ночь и ночной бой были для нас родной стихией»,[488] – писал, вспоминая эти страшные дни, Чуйков.

А немецкий ефрейтор писал домой вот что: «Отец, ты всегда говорил: “Будьте верны своему долгу, и вы победите”. Я помню эти слова, но сейчас для каждого думающего немца пришло время, чтобы понять: эта война – полное безумие. Невозможно описать, что здесь происходит. В Сталинграде все, у кого еще есть голова и руки, женщины наравне с мужчинами, продолжают сражаться».[489] Другой немецкий солдат уже ни на что не надеялся: «Не беспокойся и не огорчайся, так как чем раньше я лягу в землю, тем меньше мучений выпадет на мою долю… Часто мы говорим себе – ну, теперь-то уж точно Россия должна капитулировать, но, увы, эти невежественные, тупые люди никак не хотят понять очевидное».[490]

Третий, очевидно озирая руины Сталинграда, написал: «Здесь мне на ум часто приходят слова из Священного Писания: “Не останется камня на камне”. И это истинная правда».[491]

Глава 13

Последний натиск Паулюса

Жизнь немецких дивизий, дислоцированных в степи под Сталинградом, шла своим чередом. Конечно, она кардинально отличалась от той, что пришлась на долю соединений, воюющих в городе. В степи имелась линия обороны, которую нужно было удерживать, и случались эпизодические атаки противника – их приходилось отражать, но в целом условия вдали от передовой можно было назвать неплохими. В воскресенье 25 октября офицеры одного из полков 376-й баварской пехотной дивизии даже пригласили своего командира генерала Эдлера фон Даниэльса посостязаться в стрельбе. Они устроили традиционный мюнхенский Oktoberfest – массовое гулянье, в котором предусматривалось и такое развлечение.[492]

Главной своей задачей в этот период солдаты считали подготовку хороших зимних квартир. «Местность здесь совсем непривлекательная, – написал домой пехотинец 113-й дивизии. – До самого горизонта ни деревни, ни рощи, вообще ни деревца, ни кустика и ни капли воды».[493]

Русских военнопленных и «хиви» заставляли строить блиндажи и копать бункеры. «Нам необходимо как можно эффективнее использовать этих людей, потому что у нас не хватает рабочих рук»,[494] – написал домой один из немецких офицеров. Строительный материал в степи взять было неоткуда, поэтому дивизиям вермахта приходилось отправлять грузовики и рабочие команды в Сталинград, чтобы те разбирали завалы. Из города везли камни, деревянные брусья и бревна – в ход шло все. Солдаты 297-й дивизии, стоявшей на позициях южнее Сталинграда, рыли пещеры в задернованных склонах глубоких балок – сухих долин. В пещерах укрывали лошадей, устраивали склады, а впоследствии и целый полевой госпиталь. Все оборудование и снаряжение доставлялось по железной дороге из Германии. Бабье лето, как называют погожий период в начале осени, в 1942 году пришлось на первую половину октября, и немцы спешили подготовить себе то, что уже называли Haus.[495] Даже новобранцы понимали, как это важно, ведь им предстоит провести здесь всю зиму.