Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

Разгромлена румынская армия. Остатки ее отступают. В бой вступили немецкие части с новыми танками «Тигр», но их опрокинули, и наши преследуют отступающего врага. Поинтересовался Максимов, сколько раненых прошло через медсанвзвод. Сказал, что в батальонах осталось мало личного состава, потеряли почти все танки. Вновь прибывший в бригаду новый танковый полк тоже здорово потрепан. Возможно, выйдем из боев на формирование. Подполковник Иванов переговорил с доктором Гасан-Заде, затем сказал мне, что поеду с ним. Комиссар Максимов уединился с Шурой, о чем-то горячо шептались. Майя, указывая на них, проговорила, что Шурочка делает успехи — заинтересовала Максимова и даже больше.

— Мне уже ничто не угрожает, если не смерть от пули или осколка.

— В машину, доктор, — позвал меня Иванов.

Все вышли нас провожать. Это потому, что уезжал Максимов. Все-таки начальник политотдела бригады. Попрощались со всеми. Доктор Гасан-Заде и особенно тепло Майя поблагодарили меня за помощь. Можно было со стороны подумать, будто я много чем им помог, но я понял, что так было удобно Майе попрощаться со мной. Она даже при всех меня поцеловала, что вызвало оживление, последовали реплики, шутки. Мне стало даже неудобно.

Я залез в кузов машины подполковника Иванова. Шли по хорошо наезженной дороге, вдоль которой валялось много подбитой нашей и вражеской техники. Скоро стал мерзнуть в кузове. Ноги были в валенках, завернуты в брезент, свернулся калачиком, а мороз пробирался сквозь одежду до костей.

Остановились в поселке Жутов-2, где находился штаб нашей 254-й танковой бригады. Батальонный комиссар Максимов остался, а подполковник Иванов через непродолжительное время поехал со мной дальше и привез в район сосредоточения наших ремонтных летучек и машин. Меня очень тепло встретили. Пригласили в одну из летучек, где стал заниматься своим обычным делом — делал перевязки и оказывал людям другую медицинскую помощь. Подполковник Иванов всем сказал, что днями бригада выйдет из боев и будет направлена на переформирование.

Суббота, 26 декабря 1942 г. Военный трибунал.

В этот день мне пришлось пережить тяжелую ситуацию. Во второй половине дня за мной заехал уполномоченный особого отдела старший лейтенант Китайчик. Он «обслуживал» и нашу роту. Сказал, что поедем в первый танковый батальон. Там идет суд военного трибунала над нашими тремя танкистами, а конкретно, зачем я там нужен, не сказал. Приехали в заснеженную широкую балку, где были собраны и стояли отдельными группами красноармейцы и командиры первого танкового батальона. Через какое-то время последовала команда, и построили подразделения в один ряд по четыре человека. Я стал в группу командиров на правом фланге рядом с Китайчиком.

Из будки трибуналовской машины с зарешеченными окнами вывели трех подсудимых в гимнастерках без ремней и петлиц, без шапок. Руки у каждого связаны сзади. Двое конвойных с автоматами перед собой, один спереди, другой сзади провели их по балке и поставили метров за пятьдесят лицом перед строем. Конвойные стали по бокам несколько сзади. Двое из подсудимых еще очень молодые — мальчишки лет восемнадцати, третий старше.

Один из представителей военного трибунала со шпалой в петлицах раскрыл папку и прочитал перед строем приговор. Суть его состояла в том, что накануне, когда батальон пошел в атаку на позиции врага, их экипаж из исходного рубежа не вышел из-за неисправности танка. Техническая комиссия бригады и представители особого отдела пришли к выводу, что танк был умышленно выведен из строя членами экипажа. Их предали суду военного трибунала. Там они признались в этом. Сделано это было механиком-водителем, более старшим по возрасту, и его поддержали командир машины и стрелок-наводчик. За измену Родине военный трибунал приговорил их к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор стали приводить в исполнение.