Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

Побежал к себе. Снять пробу ужина уже опоздал. Надеялся, что пройдет как-нибудь. В амбаре разыскал старшину, сказал, что встретил знакомых, и попросил у него буханку хлеба и банку консервов. Он дал мне. Я опять побежал в этот дом. На столе уже исходил паром чугун с вареной картошкой. Стояли банки консервов, лежал хлеб, лук. Я добавил свой хлеб и консервы. Раздвинулись, и я присел к столу. Зашел старший лейтенант, видно их командир, немолодой уже. Противогаз и планшет положил на железную кровать, туда же положил шинель, ремень с пистолетом надел поверх гимнастерки и сел к столу.

Разливали какую-то спиртовую жидкость. И мне немного досталось — от большего отказался. Посидел, как среди своих, хотя этих людей никогда не встречал. Военная обстановка, суровые условия быстро сближали людей. Это было какое-то минометное подразделение, которое днями, как и мы, временно остановилось здесь. И их ждет в самые ближайшие дни горячее дело.

После ужина опять запустили патефон. Крутили две стороны этой одной-единственной пластинки, которая сохранилась у них. И еще танцевали. Это был удивительный вечер танцев под две мелодии, которые подолгу звучали и попеременно сменялись по настроению и инициативе танцующих.

Как только раздались звуки танго, командир этого подразделения пригласил Любу. Она посмотрела на меня и пошла танцевать. Красноармейцы сдвинули стол и табуретки к стенам. По окончании мелодии командир церемонно поблагодарил Любу, сказал всем: «Танцуйте, а я покурю», — накинул на плечи полушубок и вышел в сени. Кто-то подкрутил патефон, и мелодия танго продолжалась. Пошли танцевать красноармейцы друг с другом. В большинстве своем в валенках, некоторые в сапогах, кто умеючи, кто и неуклюже, расслабленные ужином, алкоголем люди как-то отвлеклись от военной и суровой действительности, вспомнили довоенное время, родных, близких. Выходили курить, некоторые сидели, разговаривали, делились воспоминаниями. Люба почти с каждым перетанцевала. Мама отказалась танцевать, я несколько раз вставал, когда Люба приглашала, но большую часть вечера проговорил с Любиной мамой, красноармейцами. Мелодия, сопровождавшаяся хохотом, всем нравилась, вызывала умиление на лицах и улыбки у присутствующих при каждом исполнении. А прокрутили ее, только в моем присутствии, может быть больше десятка раз.

Как ни хотелось, а надо было уходить. Поблагодарил хозяйку и стал надевать шинель. Хозяйка спросила, где я остановился и удобно ли там спать. Сказал, что спали в землянке, но ее отобрало начальство побольше, и пришлось прошлой ночью спать в амбаре на носилках — мерз всю ночь.

— Оставайся у нас ночевать.

— У вас негде, и так много людей.

— Оставайся, устроимся как-нибудь, зато в тепле будешь.

— Оставайся, — присоединилась и Люба.

Я не стал заставлять их долго себя упрашивать и сказал:

— Спасибо, приду. Скажу только, где я буду, чтобы нашли, если вдруг понадоблюсь. Мало ли что.

— Приходи, сынок, устроим.

Я побежал в темень ночи к себе. Другой мысли не было, как вернуться к этим людям. Встретил старшину транспортного взвода «Крошку» и сказал ему, что остаюсь ночевать у знакомых, попросил пойти посмотреть, где этот дом. На всякий случай, если вдруг срочно буду нужен.

И мы со старшиной пошли к дому моих знакомых.

— Там женщины? — спросил он.

— Да, мать и дочь, и полный дом красноармейцев.

— Мать ничего еще?

— Мать, как мать, — ответил я, не сообразив, о чем он.

— Может, и мне там место найдется возле кого-нибудь из них, — ехидно улыбаясь, спросил он.

— Нет, старшина, об этом речи быть не может, — стало доходить до меня, — там только одна комната и полно людей, даже не знаю, куда меня уложат.

— Ладно, разберетесь там, а завтра вместе зайдем. Желаю успеха.

— Какого там успеха, хоть в тепле пересидеть.

Нигде не запиралось в этом доме. В темных сенях на ощупь я нашел дверь в комнату, открыл ее. Фитиль лампы был прикручен, но рассмотрел, что весь пол был занят лежавшими людьми. Хозяйка вылезла из-под одеяла, подошла ко мне, взяла за руку и повела к кровати, где она с дочерью лежали. Услышал ее шепот:

— Думала, что уже не придешь. Раздевайся, клади одежду на табуретку. Спать будешь с нами.

— Как так?! Я на полу…

— Не разговаривай, раздевайся до белья и ложись.

Я разделся до белья, одежду свою сложил на табуретку у кровати. Она стояла возле меня, пока раздевался, затем взяла за руку, залезла под одеяло и потянула меня.

— Ложись и спи.

Люба сдвинулась к стенке, мать посредине кровати, и я оказался с краю.

Ничего не успел сообразить, как я провалился в мягкую теплую постель, оказался накрытым легким пуховым одеялом и, самое невероятное, что и представить не мог, лежал рядом с женщиной и ее дочерью. Лежал на спине и не дышал — перехватило дыхание. Чувствую, что задыхаюсь, не хватало воздуха, и приходилось с промежутками делать глубокие вдохи.

— Успокойся и спи, — проговорила мать.