Сталинградский рубеж

Наиболее крупной из частей, сражавшихся западнее Ордовки, была 115-я отдельная стрелковая бригада, и при сложившихся обстоятельствах стало целесообразным подчинить командовавшему ею полковнику Андрюсенко также подразделения 2-й мотострелковой бригады, сводный полк 196-й дивизии и еще один стрелковый полк, выделив их из группы Князева. Так на нашем северо-западном форпосте, в 12–15 километрах от Волги (на таком удалении от нее передний край армии не находился больше нигде), была создана новая оперативная группа, от командира которой вскоре потребовалась большая самостоятельность. Начальник артиллерии армии получил приказание передать Андрюсенко один истребительно-противотанковый полк, обеспечить поддержку группы другой артиллерией и гвардейскими минометами.

А на левом фланге наша Южная опергруппа — ядром ее по-прежнему оставалась 35-я гвардейская дивизия, состоявшая фактически из стрелкового полка Герасимова, — вела тяжелые бои за пригород Минина, за Ельшанку, за Купоросное с его пристанью. (В Купоросном была и понтонная мостовая переправа, которую только что навели; она хорошо послужила нам, пропустив за четверо суток сотни автомашин и подвод, но дольше просуществовать не смогла.) Все эти поселки, сохраняя собственные названия, входили в черту Сталинграда.

На Купоросное нацелилось острие клина, которым ударная группировка противника разъединяла нас с 64-й армией. Здесь бои носили особенно упорный характер. Контратаки нашей пехоты поддерживали кроме армейских артполков канонерские лодки Волжской флотилии. Однако локтевого контакта с левым соседом больше не было. И становилось все очевиднее, что тут мы в состоянии лишь еще какое-то время сдерживать врага, а помещать ему выйти к Волге не сможем.

Севернее Сталинграда противник достиг Волги уже почти три недели назад. Теперь он отрезал нас от соседей и на юге. Но это не было окружением. Все снабжение и раньше шло из-за Волги, так что в этом отношении ничего не менялось. Просто надо было до конца осознать, что на какой-то срок (тогда думалось — может, и недолгий) боеспособность армии и само ее существование, получение любой помощи целиком будут зависеть от действия волжских переправ.

Прошло 10 сентября, и мы задним числом узнали, что на этот день гитлеровское командование планировало овладеть Сталинградом. Это был уже четвертый ставший нам известным срок (последний перед ним — 1 сентября).

Враг вновь просчитался. Он мог определить расстояние от своих позиций до каждой сталинградской улицы, имел, вероятно, довольно точные сведения о составе нашей армии, однако все это, как видно, плохо помогало ему учесть силу отпора, который он встретит.

А днем позже (о чем мы в Сталинграде тогда, разумеется, не могли ни знать, ни догадываться) в Ставке Верховного Главнокомандования впервые обсуждался замысел крупнейшей наступательной операции, рассчитанной на окружение и полную ликвидацию подступивших к Волге фашистских армий…

* * *

12 сентября — насколько помню, около полудня — из штаба фронта поступило сообщение, что командующим войсками 62-й армии назначен и сегодня же прибудет к нам генерал-лейтенант В. И. Чуйков, до того — заместитель командарма (еще раньше — командарм) 64-й, а я назначаюсь начальником штаба армии.

Как рассказывал впоследствии и написал в своих воспоминаниях командующий фронтом А. И. Еременко, целесообразность того, чтобы назначить меня начальником штаба, а не оставлять командармом, определялась для Военного совета фронта моим одесским и севастопольским опытом. И Ставка с этими соображениями согласилась.

Что касается моего собственного отношения к этому, то должен признаться, что чего-либо похожего на чувство уязвленного самолюбия не ощутил. До того ли было! А то, что ощутил, могу выразить так: под нелегкую ношу, которую мы делили последнюю неделю с Гуровым, подставлял плечо, чтобы принять на себя главную тяжесть, кто-то еще незнакомый, но наверняка сильный и надежный — другого сюда не послали бы.

Оставлять КП ради встречи нового командующего на пристани я не считал себя вправе. Да и часа, когда он прибудет, мы не знали. На пристань центральной переправы был послан старший лейтенант Семиков. По наведенным справкам, больше никто в штабе армии не знал генерала Чуйкова в лицо.