Стальные перья

– Что скажете? – обратился Уль к сагатам. Какой способ умертвить этих двоих вам по душе? Засолить их заживо? Обливать кипятком и ледяной водой, пока не слезет кожа? Отрезать понемногу? Скормить свиньям?

Толпа принялась бесноваться, гудеть, в гарпию и амазонку полетели какие-то тухлые овощи. Аэлло прижалась к Брестиде, уворачиваясь от ударов. Выходило плохо. Никогда Аэлло еще не чувствовала себя столь униженно.

– Ничего, ничего, – шептала Брестида. – Главное, что не камнями. Можно терпеть.

– Дозволь слово сказать, атаман, – сказал тот из старейшин, кто до этого молчал. Самый старый, самый древний. Что поражало – глаза старика. Тело древнее, а глаза черные и живые.

– Конечно, говори, – сказал Уль.

Тот с трудом поднялся, хрустнули кости. В толпе стих даже шепот. Все вытянули шеи в сторону старейшины, что собрался говорить. Собирался он медленно и степенно, обводя пристальным взглядом черных живых глаз площадь. Наконец, встретился взглядом с Улем, и, прочистив горло, заговорил.

Говорил он тихо, монотонно, со свойственными старикам паузами и рассудительностью.

– Если у меня есть нож и у тебя есть нож, атаман… то мы можем обменяться этими ножами, атаман. Допустим, у тебя он с изогнутой ручкой, украшенный сапфирами, а у меня с острым лезвием, которое перерубает волос налету. И нам полезно обменяться этими ножами, поскольку тебе, как человеку молодому и горячему более пристало острое лезвие, чем мне, старику. Я давно не охочусь, а плоды для меня чистят сали-рабы. Будет правильнее обменяться этими ножами, атаман… В этом случае мало что изменится – у каждого из нас будет по-прежнему по одному ножу. Допустим, что нож у одного из нас, конечно, у тебя, атаман. Тот самый, острый, что ты выменял у меня. Мне же сын, или внук, или заезжий лесной орс, поклонился отличной шашкой… Я с радостью обменяю ее на свой острый нож обратно, потому что шашку мне тяжело носить в руке. Это более выгодный обмен, чем обмен ножами, но и он спорный. По-прежнему у нас с тобой осталось всего по одному предмету.

Если же мы обменяемся шкурами соболей… А лучше, если я дам тебе нож, а ты мне шкуры, чтобы я мог утеплить свою одежду. С приходом старости я очень мерзну, атаман.

Старика скрутил приступ удушающего кашля. Все это время Уль смотрел на него, не отрываясь.

– Что ты хочешь этим сказать, почтенный? – спросил Уль.

– А то, – ответил старик, – а если бы обменивались не предметами, а удачными мыслями? Насколько богаче бы стали?

– Богаче? От мыслей?

Уль почесал макушку.

– Не скажи, – закряхтел дед. – У тебя сейчас четыре удачных мысли, как умертвить этих преступниц. Я тебе так скажу – ты можешь попробовать все их, и я подарю тебе еще одну мысль: ты можешь сделать это, достойно вознаградив своих людей.

Уль поскреб макушку.

– Вознаградив людей? Ты о чем?

Аэлло сжала пальцы, бросила взгляд на Брестиду. Та стоит, ни жива, ни мертва, бледная, как платиновый Идол.

Откашлявшись, сагат неспешно огладил белую бороду.

– Доверив казнь преступниц нескольким сагатам, ты вознаградишь лишь нескольких людей, атаман.

В толпе зашептались.

Уль начал злиться. Его люди смотрели на него смотрели с надеждой, ожидая мудрого, справедливого решения, а он не понимал природы этой надежды.

– Как ты хочешь, чтобы я всех сагатов допустил к казни?

Старик мелко затрясся, то ли кашляя, то ли давясь от смеха.

Уль еще больше нахмурился.

– У людей своих спроси, атаман, – сказал старик.

Уль злобно зыркнул глазами на толпу.

Сначала молчали, но после первого робкого возгласа начали кричать во все глотки.

– Поохотится бы нам… Соскучились!

– Охота!

– Охота!

– Охота!

Уль махнул рукой, взывая к тишине.

Окинул взглядом гарпию и амазонку.

– Поохотиться, говорите? – довольно проговорил он. – Затравить сапсанами и псами…

– Ничего у тебя не выйдет, сагат! – крикнула Брестида.

Аэлло ахнула, заморгала, попыталась дернуть амазонку за руку, но та отступила на шаг.

– Убить хотите, убивайте! – крикнула Брестида. – Но никогда амазонка не побежит от вас.

– Брестида, прекрати немедленно, – зашипела гарпия. – У нас будет шанс убежать.

Брестида словно не слышала ее.

– Нет! Никогда! – кричала Брестида, сверкая глазами. – Никогда амазонка не будет дичью на охоте ящероголовых!

Видя, как беснуется амазонка, Уль довольно усмехался. Весь суд простояла изваянием, только задирала его людей, а стоило услышать об охоте, задергалась.

Уль махнул рукой орсам на помосте, и Аэлло с Брестидой поволокли куда-то.

Брестида вырывалась, выкрикивала ругательства и проклятья. Орсы быстро заткнули ей рот пыльной тряпкой, и отвесив несколько звонких ударов спеленали ноги, понесли извивающееся тело на плечах. Аэлло шла сама, глядя на бешенство амазонки и недоуменно хмуря брови.

Глава 20

В подвале все так же сыро, душно и холодно. Удушающая ледяная сырость пробирает до костей. После дневного света Аэлло погрузилась в беспроглядную тьму.

Нащупала выступ на стене и принялась тереть о него веревки, освобождая руки. Попробовала крылом – маховые перья не отрасли, остальные податливо гнутся, не желая резать прочное волокно. Вздохнув, гарпия вернулась к выступу.