Становление

Рядом с домом священника квартировала семья красного командира Мурашова. Были они с женой бездетны: она потеряла ребенка, когда ее беременную допрашивали в белой контрразведке. Я попался им на глаза, они заинтересовались моей историей, чем-то я им глянулся. Они решили меня усыновить, дали мне свою фамилию.

Отец Алексий отпустил меня и благословил на новую жизнь. На всю жизнь остался в моем сердце этот тихий, добрый, но по-своему мужественный человек. Остался свет родительского дома, который он сумел сберечь в моей душе. Да и душу он во мне сберег, как, может быть, и саму жизнь.

С тех пор в память о нем при каждом возможном случае, когда бываю я в храме, будь это в Токио, в Москве или в любой деревне, куда заносит меня судьба и где еще созывает колокол прихожан на молитву, я тепло поминаю отца Алексия, да будет ему земля пухом.

В 1924 году, когда СССР совместно с Китаем стал управлять КВЖД (Китайско-Восточной железной дорогой), мои приемные родители получили туда назначение и взяли меня с собой. Мы некоторое время жили в Харбине.

Я рос сорвиголовой, и мне часто приходилось вспоминать слова отца Алексия о том, что надо быть сильным. Кое-чему я научился у китайчат за время моего беспризорничества – надо было суметь постоять за себя: улица слабых не жалеет. А после мой второй отец, не скрывая, что хотел бы видеть меня военным, всячески поощрял мой интерес к боксу и особенно к распространенным в Китае восточным единоборствам. Я дрался с местными ребятами при каждом удобном случае – не по злобе, а потому, что многому учился от них. Кое-что показывал и отчим – был он ярым приверженцем школы русского рукопашного боя.

Был это так называемый офицерский вариант русского стиля: учил меня отчим вращательным движениям, которые помогают и уйти с линии боя, и провести болевой захват; объяснял, что схватка может идти и в стойке, и лежа; показывал приемы обезоруживания противника.

Был у меня и еще один учитель, как сказали бы японцы, сэнсэй – китаец Чанг, который был у нас в Харбине кем-то вроде приходящего дворника. Он познакомил меня с одной из разновидностей ушу.

Понятно, что и этот мой практический интерес к борьбе, и некоторые познания, и чем-то схожие обстоятельства жизни при знакомстве невольно сблизили нас с Василием Сергеевичем. Мы, можно сказать, почувствовали родство душ. Сначала это касалось только тренировок, а потом мы оба разговорились как-то, и затем уже, когда появлялся повод, не раз возвращались к своим воспоминаниям. Он был со мной достаточно откровенен, хотя вряд ли видел во мне ровню – по-моему, скорее чувствовал себя кем-то вроде моего старшего брата.

Ну ладно, я, в общем-то, не собирался рассказывать вам свою биографию, да вы сами своим вопросом вызвали меня на это отступление. Так на чем мы остановились?

– Вы сказали, что Вася Ощепков осиротел в одиннадцать лет.

– Да, а случилось это в 1903 году, как раз перед началом Русско-японской войны. Но это отдельный разговор, и, если позволите, мы вернемся к нему в другой раз.

Я взглянул на часы и принялся извиняться – время пролетело незаметно.

* * *

Возвращаясь по поздним осенним улицам, я все еще не мог как-то свести воедино два последних самых сильных своих впечатления, два разговора – с владыкой Кириллом и с Николаем Васильевичем Мурашовым: «Что может быть общего между святителем Николаем Японским и родоначальником самбо Василием Сергеевичем Ощепковым? – размышлял я. – Ведь когда отец Николай отправился в Японию, до рождения Васи Ощепкова оставалось больше тридцати лет…»

Но три мальчишеских судьбы, три детства не выходили у меня из головы: как живые, стояли передо мной Ванюшка Касаткин, Вася Ощепков и Николушка Мурашов. И при всей их разности было, было у них общее – прежде всего, недетское горе, постигшее их в ранние годы. Будто чье-то ледяное дыхание дунуло вдруг на только что зажженные тоненькие свечи.

Но каждый раз надежные, теплые ладони любовно и бережно прикрывали свет, что теплился в их детских душах, оберегали самую их жизнь. И, наверное, пахли эти святые ладони воском, ладаном, неповторимым запахом старинных церковных книг, на чьих страницах из поколение в поколение живут древние письмена и хранят для мира заветы любви, мудрости, духовности.

И еще одну немалую общность уловил я: несмотря на все невзгоды, а может, и благодаря им росли все трое крепкими физически. Силушкой мальчишек Бог не обидел, словно изначально готовя их к будущим испытаниям, чтобы могли постоять за себя. А может быть, не только за себя – а, как положено всем богатырям – за землю Русскую?

* * *