Становление

Утром бурлаки ушли с расшивой на самом рассвете, оставив на песке только рыбные косточки да остывшее кострище. А отец Николай плеснул себе в лицо прохладной волжской водицей и, перекрестясь, подумал: «Да, мне свое назначено. И еще неведомо, чья бечева тяжелей».

Волга, убегая вправо, широко разлилась, а слева надвинулись глубокие воды Камы. Долго бежит Кама рядом с Волгой: ее темные воды видны отдельной струей.

Дорога листала перед отцом Николаем свой атлас: Пермь, Екатеринбург… Урал был новым сильным впечатлением для выросшего на равнине юноши. Древние, причудливо выветренные уральские «столбы» поражали воображение.

А потом была Тюмень, болота Васюганья, гнус и слепни. И полторы тысячи верст лошадьми до Томска.

Тогда в Зауралье впервые стали встречаться ему священники, ведущие миссионерскую деятельность среди здешних малых народов. С одним из них, отцом Александром, довелось ему заночевать на почтовой станции.

Гудел самовар, заботливо вздутый для проезжих дородной вдовой – хозяйкой постоялого двора. За окном покрикивал на лошадей ямщик, распрягая тройку. В сумерках шуршали по углам тараканы. Отец Александр вытирал полотенцем распаренное чаем лицо, рассказывал, что получил поручение в радиусе тысячи полторы или больше (версты тут никем не меренные) разведать, живет ли в округе кто-нибудь, а если живет, то какую веру исповедует, и исполнить свои иерейские обязанности. Так впервые встретился отец Николай с сибирскими расстояниями, где и триста верст – не околица.

– А как же зимой? – невольно вырвалось у него.

– А как Господь пошлет – где на лошадках, где на собаках. Олени вот тоже бывают, где посевернее. А то и пешком…

Он заметил про себя, что отец Александр не называет свою паству язычниками, не презирает их обычаи и обряды, а присматривается и старается уяснить, почему так, а не иначе, складывается быт эвенков, якутов, гиляков. «Наше предназначение – не нести наказание за язычество, а приобщать малые сии народы к вере Христовой», – толковал священник.

Были и еще подобные встречи, и каждая из них становилась новым уроком на будущее служение, новым поводом для раздумий. Путь в неведомую Японию становился и путем к себе – тому, кем ему предстояло вскоре стать.

Коротко сибирское лето, но добираясь все на тех же перекладных через Ачинск, Красноярск к Иркутску, к Байкалу, успел отец Николай изведать и жару, и пыль, и дым лесных пожаров.

По ночам в горах пылал горящий лес. Днем тучи едкого сизого дыма закрывали солнце. Дули крепкие сухие ветры, раздували пожары. Вихрь вздувал пламя, кружил и бросал высоко к багровому небу горящие лапы елей. Спасаясь от огня, на дорогу выбегало лесное зверье.

Отец Николай молился о милости Господней, о дожде. И когда наконец остались позади лесные гари и воздух стал чище, как благословение Божие принял встретившееся на пути лесное озеро – оно-то и преградило путь огню.

Только перебравшись через Байкал и доехав на лошадях до Сретенска, распрощался он наконец с трудностями сухопутного пути – по Шилке и Амуру только поздней осенью добрался до Николаевска.

Не был гладким и этот водный путь. То вдруг мели да перекаты и плыть нельзя, то сильно несет течением. Шли «на дровяном ходу», а по берегам – то дров в изобилии, то один хворост, не годный и на лучину. Не раз вставал пароход, и команда уходила в глубь берега в поисках топлива. Не чурался общего аврала и отец Николай – махать топором ему, деревенскому родом, было не привыкать.

Взятые в Сретенске припасы кончились на середине пути, приходилось и команде, и пассажирам ловить рыбу или выменивать у местных жителей, если таковые попадались по берегам, бисер и гвозди на сушеное оленье мясо, просо и дичь. Однако с Божьей помощью через два месяца доплыли до океана.

К тому времени уже два года как Николаевск был не только последним русским портом на пути странствующих к чужим берегам, но и епархиальным центром для Камчатки, Курильских и Алеутских островов. Архиепископом здесь был преосвященный Иннокентий, впоследствии митрополит Московский и Коломенский. Встреча с этим человеком была для молодого священника настоящей миссионерской школой, тем «курсом наук» и практических советов, которые не могла дать академия.

Еще в училище зачитывался будущий отец Николай житием Стефана Пермского, первого просветителя зырян. Теперь перед ним был человек, дела которого были сравнимы с подвигами легендарного просветителя.

В небольшой скромной келье преосвященного допоздна длились их негромкие беседы. Архиепископ Иннокентий, поглядывая на своего молодого собеседника, вспоминал и свою молодость: как доводилось, живя на острове Уналашка Алеутского архипелага, в орочке – одноместном челноке из тюленьей кожи – плавать по океану с острова на остров, чтобы изучить местные алеутские наречия. Записывая свои исследования и наблюдения, он составил алеутский букварь и словарь, а затем и учебник грамматики.