Старфайндер

— Я знаю, что она любит меня, а я — ее, и это все, что мне нужно знать! — выкрикнул Билл Хардинг. Потом вдруг он ахнул: — Да это потому, что ты вынул у нас души, верно? Должно быть, они представляли своего рода психический блок, который мешал нам видеть друг друга в истинном свете. Пустите руку — я иду за ней!

— Успокойся, — сказал Смотритель. — И оденься. Догонишь ее потом — она не уйдет очень уж далеко. А мы пока не спеша прогуляемся по Мемориальной библиотеке Смотрителя, и я ознакомлю тебя с кое-какими фактами жизни в том понимании, к какому пришел со временем я, Смотритель-Псишеэктомист, позднее Поэт.

— Ладно... хорошо... — согласился Билл Хардинг.

Некоторое время после ухода из псишеэктомической палаты Смотритель молчал. А потом произнес:

— В известной степени обладать душой не так уж плохо, — сказал он. — По крайней мере с точки зрения нравственности душа в основном удерживает человека на правильном пути, хотя она же удерживает его от продвижения в Мире. Однако в этом и есть существенный недостаток помимо того, что душа мешает успешно мыслить, ведь она внушает человеку, что тот должен и чего не должен делать только ради своего блага — а не ради блага чужого. Она не заставляет его любить других и не заставляет его меньше любить себя. Скорее напротив, она заставляет его больше любить себя. И если человек с самого начала склонен много думать о себе, он думает о себе еще больше. Нет, псишеэк-томист не может корить себя за то, что удаляет злокачественную опухоль, которая так влияет на людей, — я и не корю. Меня беспокоит другое — должное истинное применение науки псишеэк-томии я понял чересчур поздно. Сообрази я это вовремя, я мог бы преображать пациентов, превращая лицемеров в истинных гуманистов, даруя им возможность любить не только себя. Всякий раз, выполняя свои профессиональные обязанности, я мог бы применять «псевдотомию». Что ж, по крайней мере, — печально подвел итог Смотритель, — я заработал уйму денег.

— Не понимаю, — сказал Билл Хардинг. — Каково может быть истинное применение псишеэктомии, кроме удаления душ?

Они между тем подошли к Библиотеке и теперь протискивались сквозь толпу грузовесочников к арке в дальнем конце помещения, через которую несомненно прошла Глория Грандонуиллз, чтобы забрать остальные свои вещи из апартаментов с балконом.

— Когда вы с Глорией Грандонуиллз явились для псишеэктомии, — продолжал Смотритель, — я обрадовался даже больше, чем показал, поскольку вы нечаянно предоставили мне возможность хотя бы отчасти исправить большую ошибку, к которой свелась вся моя жизнь. А «отчасти» означает «очень много», когда человек оставил позади зенит своей жизни. Я не просто вынул из вас и Глории Грандонуиллз душу, Билл Хардинг, я... я поменял ваши души местами, и даровал тем самым хотя бы отчасти вам обоим возможность любить не только себя... любить друг друга!

Билл Хардинг оцепенел.

— Вы... вы... поменяли их местами! Ах ты мошенник...

Он осекся. Где-то возле арки он услышал шум, и источником его была не кто иная, как Глория Грандонуиллз. Вновь одетая в дорогу, неся рюкзак, она вошла в комнату и проталкивалась через кишащих там грузовесочников к выходу из лабиринта.

К горлу Билла Хардинга подкатила такая тоска, что чуть не задушила его.

— Глория! — закричал он. — Глория Грандонуиллз!

Не удостоив его даже единственным взглядом, она не остановилась; лицо ее пылало, как огненные леса Бол ота-IX. В полном отчаянии он хотел бежать за ней, но на пути густо роились грузовесочники, и он никуда продвинулся.

— Чек пришлю на следующей неделе почтой! — бросила она через плечо Смотрителю, а в следующий миг вошла в извилистые, петляющие коридоры и исчезла из виду.

Билл Хардинг повернулся к псишеэктомисту.

— Что ж, надеюсь, вы довольны, — произнес он. — Теперь я ее никогда не отыщу. Она потеряна для меня навсегда. Как она могла полюбить меня и тут же возненавидеть?

— Она не испытывает к вам ненависти, — ответил Смотритель. — Не сможет, даже если захочет. Она любит вас и будет любить вас так же, как вы любите ее и всегда будете любить. Теперь вы — часть ее, Билл Хардинг, а она — часть вас.

Наконец Билл Хардинг понял.

— Тогда почему она убегает? — спросил он, когда они остановились перед входом в лабиринт. — Почему даже не посмотрела на меня?

— Потому что ей до того стыдно за свое поведение прошлой ночью в моем Пелепополинезийском саду, что она не может смотреть вам в глаза. Неужели вы так ничего и не поняли, Билл Хардинг?

— Но что же мне делать? Я ни за что не сумею отыскать ее в этих безумных коридорах, и рано или поздно она выберется наружу, и поднимется на корабль, который прибудет за ней, и...

— Вы слишком беспокоитесь, Билл Хардинг. — Смотритель зашел в лабиринт, открыл потайной шкафчик и достал костюм Минотавра. — В голове, чуть выше глаз, — продолжал он, — есть небольшая лампочка. Когда вы приближаетесь к тому, за кем гонитесь, он станет зеленым; а когда пройдете мимо, загорится красным. — С этими словами он протянул Биллу Хардингу костюм. — Наденьте и ступайте за ней.