Старфайндер

Цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок, цок-цок...

— О! Что еще ты, старый козел... надо было... Ба, да это ты, Билл Хардинг!.. Ммммммммммммммммммм!.. Осторожнее, Билл Хардинг! — тут все, возможно, напичкано «жучками». Флоренс сказала мне утром, что в ветвях каждого дерева руттенбуги в Пелепополинезийском саду спрятана скрытая 3Д-камера!

Ну и пусть они напичканы «жучками» — кого это волнует? Мммммммммммммм!.. Оооххххх... Из-за тебя я опять... веду себя, как самая обыкновенная... девка с панели...

— Я люблю... когда... ты ведешь себя... как самая обыкновенная девка с панели!

— Мммммммммммммммммммммм! Ммммммммммммм!

— Мммммммммммммммммммммммммммммммммммм!

Из собрания минипленок Смотрителя; любезно предоставлено Мемориальной библиотекой Смотрителя.

Обезьяний Шекспир

Лоури просыпается: воскресное утро. Снизу доносятся звуки, свидетельствующие о приготовлении завтрака, но он встает не сразу. Он лежит под сбитой, измятой муслиновой простыней, равнодушно прислушиваясь к слабому звяканью кухонной посуды, к журчанию воды, льющейся из крана, к приглушенным шагам Норы по плитке кухонного пола. Спальню заливает яркий летний солнечный свет, благоухающий свежестью утренней зелени.

Стены моей тюремной камеры — ткань времени. Дверь — шахматная доска из ночей и дней. Напротив двери небольшое оконце выходит в Завтра, но оно чересчур высоко, чтобы я мог смотреть в него. Всей мебели — единственный стул и небольшой столик. На столе — стопка бумаги, рядом из давно засохшей чернильницы торчит перо...

Пахнет кофе. Будет яичница в западном стиле и тост с беконом. Он отбрасывает ногами простыню, быстро спускает ноги на пол, нашаривает тапочки, в которых выходил из дома прошлой ночью. Сунув ноги в мягкий войлок, он шлепает в ванную, где с облегчением опорожняет разбухший мочевой пузырь и моет лицо и руки. Зачесывает назад прядки темных волос, во сне сползшие на куполообразный лоб, и проверяет, не нужно ли побриться. Не срочно, однако в скором времени; следует таюке привести в порядок крошечные усики. Хотя они — всего лишь дань манерности: они придают ему надлежащее сходство с ученым.

В рыже-коричневом халате он спускается по застланным ковром ступеням, проходит через просторную гостиную, она же столовая, и входит на кухню, где пахнет кофе. Его апельсиновый сок сияет в небольшом покрытом изморозью стакане на пластиковом столе-стойке; он осушает его в три аккуратных глотка. За его спиной Нора говорит:

— Сразу после мессы зайдут мама с папой.

Лоури не отвечает. Нора, сходившая на пятичасовую субботнюю мессу, сует в автоматический тостер два ломтика хлеба. Завтрак накрыт для двоих; она выкладывает на тарелки яичницу с беконом и разливает кофе. В свои тридцать восемь она вовсе не такая неказистая, какой ее делают всклокоченные волосы и бесформенный халат. Ее движения выдают природную гибкость, приятную полноту бедер и ляжек. Волосы, которые она забрала назад, после того как она вымоет и уберет тарелки, будет расчесаны и лягут на плечи темными неподвижными волнами, этот водопад прядей, расступаясь, откроет узкое, но приятное лицо; глаза под карнизами выщипанных темных бровей синие, как дикие цветы.

— Сделав ее женой, я выбрал не самое худшее. Да, она чуть менее чувственна, чуть менее прагматична, нежели остальные из ее племени; зато она надежна и долговечна, причем куда больше, чем ее генетические сверстницы. Представительницы женского пола моей родной хроностраны изнашиваются еще до своих тридцати. В этом нет ничего страшного — тогда. Но здесь, в прошлом, соmmе il faut[40]— это долго жить с вазой, после того как цветы завянут и погибнут; поэтому вазе неплохо быть крепкой.

Надо включить это глубокое наблюдение в текст романа, который я никогда не напишу...

Картина 2. Дом выходит окнами на восток. На заднем дворе в исчезающей тени на траве бриллиантами поблескивают капли росы. Стоя во дворике-патио под брезентовым навесом, одетый в шорты для прогулки, с десятифунтовой сумкой с брикетами в руках, Лоури озирает свои владения. Неподалеку от патио возвышается клен Шведлера. Справа от Лоури вспомогательная дверь — черного хода — обеспечивает доступ в примыкающий к дому гараж, приют его «Бонневилля». Между Шведлером и патио стоит кирпичный очаг, который он соорудил прошлым летом своими руками. Он примечательно похож на тот очаг для барбекю, который соорудил своими руками на соседнем заднем дворе его сосед Голодный Джек (прозвище дал ему Лоури).