Старикам – вечно восходящее солнце

Александр Иванович за это время успел опустить ружьё, покачать головой, почмокать губами, взять ружьё, вскинуть на плечо, облизнуть губы и окончательно поставить его к стенке.

Воровка легко спорхнула с забора.

Александр Иванович, весь взмокший и тяжело дышащий, устало следил за её уходом.

Не удивляйтесь его решению: он умел стрелять по диким животным на охоте и врагам на войне. А вот стрелять по девочкам его никто не учил. Он и не умел.

Александр Иванович вышел во двор, без палки прошёл до ступенек и сел на них.

Лоб был ещё мокрым, хотя ночь благоухала свежестью. Старик вытер пот. Посмотрел на свои руки. Сжал их в кулаки, а потом затрясся, как в приступе. Выдохнул со злостью. На четвереньках, как зверь, вполз в комнату и сел возле кресла, которое хранило деньги. Сидел около него, сжавшись, и тяжело дышал. Сидел так довольно долго, о чём-то думал. Ударил кулаком по полу, опёрся на ручку кресла и поднялся в полный рост. Взгляд его упал на подоконник, где стояла бутылка воды. Александр Иванович стал пить большими глотками воду, проливая её на себя, но горло всё равно оставалось пересохшим. Поставив бутылку, он рывком швырнул накидку с кресла и замер.

На подоконнике, куда он только что поставил бутылку с водой, не было хлеба.

А платок жены с деньгами лежал на кресле, где ему и положено было быть.

Глава 3. Как гаснет солнце.

Александр Иванович поставил блюдце на стол, налил молока, поднял котёнка с пола и ткнул его мордочкой в кушанье. Тот сразу же отстранился, завертелся отряхиваясь, а потом медленно, с опаской, обнюхивая, принялся вылизывать лакомство. На старой газовой плите жарилась яичница и закипал чайник. Мерно тикали часы с дрожащими тонкими стрелками, на окне работало радио. Утренние солнечные лучи скудно освещали низенькую обшарпанную кухню, но это не заставляло Александра Ивановича завтракать во дворе. Поставив перед собой тарелку с яичницей, кусок хлеба с куском масла (назвать это бутербродом язык не повернётся) и большую чашку чая, хозяин сделал радио погромче и сел завтракать.

Радио на кухне было уникальным. Оно было куплено ещё при советской власти за внушительную по тем временам сумму в 5 рублей (что было зафиксировано на задней панели), официально называлось «громкоговоритель абонентский» и подключалось к специальной розетке. Ровный чеканный голос диктора, абсолютно не изменившийся за последние двадцать лет, всё также сообщал о катастрофах, преступлениях, войнах и сборах урожая. Последнее Александр Иванович, помнивший цифры советского периода, был склонен относить к катастрофам, прекращал есть, качал головой и тяжело вздыхал.

– Вот так вот, Непутёвый, – прокряхтел Александр Иванович, прослушав блок новостей и убирая со стола тарелки. Облизывающийся Непутёвый спрыгнул со стола и поспешил во двор. Александр Иванович взял в углу палку и, опираясь на неё, вышел во двор. Запер дверь кухни и намеренно медленно пошёл под виноградом. Зелёные бусинки свешивались гроздьями, прикрытые сверху пятернёй листьев. Редкие лучи солнца пробивались сквозь эту зелёную массу. Даже при самом сильном солнцепёке под виноградом была тень. Спасала эта листва и от дождя: не каждый ливень мог пробиться сквозь зелёную шапку во двор дома Александра Ивановича.

Проверив, что дверь дома заперта и закрыв за собой калитку, Александр Иванович оказывался на тихой и безлюдной улице. Стоя лицом к калитке, потирая руки и облизывая губы, старик бубнил себе под нос:

– Так вот… Схожу поработаю с Митричем… Подсоблю хорошему человеку и сам при деле буду… А то что ж сиднем-то сидеть? Дома-то Непутёвый побудет, я его молочком покормил… Славный котёнок! Может, когда и мышей ловить будет… Ну, пойду я…

Опираясь на палку, вдруг довольно громко и чётко произнёс:

– Пусть земля тебе будет пухом, Марья Ивановна!

И Александр Иванович медленно побрёл по ветхому рябому асфальту своей родной Советской улицы. Путь его был довольно долог: пройдя половину Советской, он свернул на улицу Пушкина. Улица Пушкина кардинально отличалась от Советской. На Советской жили старики, строившие свои дома давно. Улица Пушкина же была центральной, вела к железнодорожному вокзалу. Здесь строили новые дома, в два или даже в три этажа, с гаражами, утыканные тарелками, с балконами и причудливыми крышами. Смотрелось эффектно, особенно если рядом стоял какой-нибудь низенький старенький домик со смытой дождями побелкой или покосившимся выцветшим забором.