Старики и Бледный Блупер

— Надо бы вьетконговскую пряжку для ремня засувенирить. — говорит Донлон, наш радист. — Серебристую такую, со звездой. Надо что-нибудь путное домой привезти, а то гражданские там еще подумают, что я тут был крысой штабной, все это время на машинке стучал. Я ведь, типа старик уже — тридцать девять до подъема.

Я говорю:

— Ты не старик еще. Вот я — двадцать два до подъема, прикинь?

— Тоже ерунда, — говорит Скотомудила. — Вот Алиса — настоящий старик.

Алиса хвастается:

— Двенадцать дней в стране — и подъем, девчонки, прикиньте. Я старик, спору нет. Блин, такой старый, что нагнуться утром не могу, носки надеть.

Я фыркаю:

— Это еще не совсем старик, Джангл Банни. Вот Док — тот боку старик. Девять дней до подъема. Так, Док? Ты ведь дни уже по пальцам считаешь?

Док Джей жует консервированные персики из банки.

— Мне надо еще раз продлить.

Все замолкают. На этот раз Доку Джею остаться не разрешат. Док Джей уже два года во Вьетнаме, и все это время лечит и лечит тяжелые ранения, обладая лишь поверхностной медицинской подготовкой. Док Джей хочет спасти всех раненых, даже тех, кто убит и похоронен много месяцев назад. Каждую ночь мертвые морпехи зазывают его в свои могилы. Неделю назад наш ротный поднял футбольный мяч, валявшийся на тропе. Мяч разорвал его на две части. Док Джей попытался связать капитана обратно перевязочными пакетами, но не вышло. И тогда он залился смехом, как малыш над мультиками у телевизора.

— Я тоже продлю! — заявляет салага, сдвигая итальянские темные очки на лоб. — А вы как?

— Иди в жопу, салага, — не поднимая головы, говорит ему Скотомудила. Мудила уложил свой пулемет M60 на колени и натирает черную ванадиевую сталь белой тряпицей. — Ты в стране еще без году неделя, а уж говна соленей. Ты еще даже не родился, салага. Не торопись, родной, сначала дней в стране набери чуток, тогда я разрешу тебе рот открывать. Во-во, немного дней в стране, ептать.

— Ганг хо! — говорю ему, скаля зубы.

Скотомудила отвечает: «Пошел ты, Джокер». Он начинает разбирать пулемет.

Посылаю Мудиле воздушный поцелуй. Скотомудила — та еще свинья, спору нет, но в нем еще и силы со злобой немеренно, он … внушает некоторую терпимость к своим выходкам.

— Джокер думает, он себе образцовую программу составил, — обращается Мудила к салаге. — После ротации в Мир в Голливуд собрался. Если я его раньше не похерю. Будет этим, как там того мудака зовут… Пол Ньюман, ептать.

Скотомудила вытаскивает колоду. Карты давно затрепаны, засалены, на них фотографии тихуанских блядей. Тихуанские бляди выразительно общаются с ослами и здоровенными кобелями.

Скотомудила раздает по покерной сдаче себе и салаге.

Салага какое-то время медлит, но затем все же берет в руки карты.

Скотомудила расстегивает пряжки на рюкзаке и вытаскивает коричневую пластмассовую коробку с набором покерных фишек — красных, белых и голубых. Звер достает из коробки стопку пластмассовых фишек и бросает их на палубу перед салагой.

— Откуда родом, засранец?

— Из Техаса, сэр.

— Сэр, ептать. Тут тебе не Пэррис-Айленд, да и командиром я хер когда стану. Хрен там. Я теперь даже не заместитель командира отделения. Я теперь рядовой — самое популярное звание в морской пехоте. У меня больше операций, больше убитых на счету, больше боевого стажа, чем у любого в этом взводе, включая Ковбоя.

Скотомудила сплевывает, скребет черную щетину на подбородке.

— Послал как-то одну крысу-полковника в главной лавке на Фридом-Хилле. С сержантов сняли. Я же взводным сержантом был — не хрен собачий. Но, как говорится, халявы не будет. Прям как в Мире. Я в Куинсе как-то раз на «Линкольне» покатался. Чудесная машина. Ну, судья и предложил мне на выбор — или Мудня, или тяготы и лишения в отеле с каменными стенами. Вот так я и стал контрактником. Надо было мне в тюрягу сесть, салага. Там столько топать не заставляют. — Скотомудила ухмыляется. — Так что не надо хрени этой, сэр, сэр… Всю эту чушь уставную для крыс оставь — вон, таких как Джокер.

Я ухмыляюсь.

— Э, Мудила, я толстый, но жилистый…

Скотомудила отвечает:

— Ну да, знаю, ты крутой — зверям-печенюшкам головы только так откусываешь.

Скотомудила поворачивается к Ковбою:

— Одинокий Ковбой! Тут твою сестрицу в Мудню затащило. Вот она сидит, славный морпех из зеленой машины.

Поворачивается обратно к салаге:

— Наш главный тоже из Техаса, как и ты, гниденыш. Из Далласа. Он этот «стетсон» носит, чтоб гуки видели, что перед ними не кто-то там, а настоящий техасский шериф.

Ковбой продолжает жевать.

— Играл бы ты в свой покер, Мудила.

Ковбой открывает набор B-3 — баночку с печеньем, на котором картинки с Джоном Уэйном, какао и ананасовым джемом. Вскрывает банку маленькой складной открывалкой P-38, которую носит вместе с жетонами на шее.

— Я два раза не повторяю.

Все замолкают.

— Ага, зашибись, раскомандовался. И что ты сделаешь — во Вьетнам пошлешь? Отдыхай, Ковбой. Ты ведь не Джон Уэйн, ты только печенюшки ешь.

Скотомудила хмыкает. «Ставлю доллар». Бросает красную фишку. Кладет карты картинкой вниз на палубу и продолжает натирать детали разобранного пулемета белой тряпицей.