Старики и Бледный Блупер

Скотомудила отвечает на мое приветствие, сплевывает и улыбается.

— Ну, ты и комик, сукин ты сын. Конкретный клоун.

— Сочувствую, — отвечаю я.

* * *

Топаем дальше на поиски того, чего найти нам совсем не хочется. И когда от усталости начинает ломить кости так, что обрывается связь между телом и рассудком, мы топаем еще быстрее, как зеленые призраки в сумрачной полутьме.

Почти неслышное «щелк» вдруг доносится откуда-то и отовсюду сразу.

Птица устраивает истерику. Еще одна заливается над головой. И огромная масса птиц перемещается в гуще листы.

Алиса замирает и прислушивается. Он поднимает правую руку и сжимает ее в кулак.

«Внимание!»

Я бросаюсь на землю. Все мое тело изнемогает от тысячи природных мук, наследья плоти, когда каждая жилка каждого мускула умоляет не шевелиться, но ты решаешься и превозмогаешь эти возражения силой воли, которая сильнее мускулов, и насильно заставляешь тело сделать еще один шаг, потом еще шаг, еще всего один лишь шаг…

Ковбой оценивает ситуацию. Потом командует:

— Ложись!

Дрожащие тени валятся на палубу по мере того, как приказ Ковбоя эхом передается от одного к другому назад по тропе.

Я говорю Ковбою:

— Брат, я так надеялся, что меня сейчас снайпер щелкнет, чтоб хоть какая-то польза от моего падания была. Я, типа, думаю, это кино мне не понравится…

Ковбой внимательно наблюдает за Алисой.

— Джокер, хватит чушь пороть.

Стоя на коленях, Алиса изучает тропу на несколько ярдов впереди себя, где еще можно что-то разглядеть. Дальше тропу заглатывают гладкие, темно-зеленые тропические растения. Алиса внимательно и очень медленно осматривает кроны деревьев. «Что-то здесь не так, брат».

— Точно так, Ковбой. У меня все мандавохи разорались: «Все за борт! Все за борт!»

Ковбой не отвечает, не отрывая глаз от Алисы.

— Нам надо вперед, Темень.

Джунгли молчат, слышно лишь поскрипывание крышки — кто-то фляжку открывает.

— Прибежал, сиди и жди. Прибежал, сиди и жди. — Алиса смахивает с бровей пот. — Вот чего я больше всего хочу, так это вернуться на высоту и выкурить с тонну дури. В смысле — ты уверен, что здесь безопасно? Я… Подожди!.. Что-то было.

Тишина.

— Птица? — говорит Ковбой. — Или ветка упала. Или…

Алиса покачивает головой.

— Может, так… Может… А может — затвор передернули.

Голос Ковбоя становится суров:

— Маньяк ты, Темень. Тут гуков нету. И еще километров четыре-пять не будет. Мы должны идти вперед, а то гуки успеют засаду выставить. Ты же знаешь…

Донлон подползает к Ковбою, не отрывая трубки от уха.

— Одинокий Ковбой, Дед запрашивает отчет о нашей дислокации.

— Двигай вперед, Темень. Я не шучу.

Алиса закатывает глаза.

— Ну, ноги, давайте в путь.

Алиса делает шаг, останавливается.

— Весело, как никогда…

Говорю своим фирменным голосом Джона Уэйна:

— После Вьетнама о войне будут плохо думать.

Папа Д. А., который идет замыкающим Чарли, отзывается:

— Эй, Мистер Вьетнамская война, мы тут участок под ферму забьем?

Ковбой обрывает:

— Заткнуться всем на хрен.

Алиса мнется, что-то бормочет, делает еще один шаг вперед.

— Ковбой, старина, может, старые солдаты и не умирают, но молодые — наверняка. Непросто изображать из себя черного Эррола Флинна, понимаешь? Я вот точно решил — если мне за весь этот маразм, которым я тут занимаюсь, не дадут Почетную медаль Конгресса, я Мистеру Эл-Би-Джею пошлю фотографию своей черной сраки, восемь на десять, а на обороте напишу, каково…

Алиса, наш головной, трогается в путь. Он расслабленной походкой выходит на маленькую полянку.

— Я что имею в виду…

Бах.

От выстрела из снайперского карабина Алиса подпрыгивает и застывает, вытянувшись в струнку, как по стойке смирно. Его рот открывается. Он оборачивается, чтобы что-то сказать. В глазах — безмолвный крик.

Алиса падает.

— Ложись!

Бросаюсь на землю — вот сейчас…

— О-о-о, не…

Лицом — в черную землю. На земле — мертвые листья.

— Алиса!

— Что за…?

Мокро как. Локти оцарапал.

— Темень!

Глаза глядят, глядят… Не видят ничего.

— О-о-о… Б-л-л-л…

Ждем. Ждем.

— Э, как ты…

Тишина.

Мне становится страшно.

— Алиса!

Алиса не шевелится, и я поджимаю коленки, стараюсь сделаться маленьким-маленьким, и у меня такое ощущение, что вся задница выворотилась наизнанку, и я думаю о том, как было бы здорово, если б капеллан Чарли выучил меня всяким волшебным штукам, и я бы тогда залез в собственную жопу и спрятался, и я думаю: «Хорошо, что его, а не меня».

— Алиса!

Алиса, наш головной, ранен. Его огромные черные руки впились в правое бедро. Вокруг по палубе рассыпалась дюжина гуковских ног.

Кровь.

— Внимание по сторонам!

— Черт! — говорит Ковбой. Сдвигает «стетсон» на затылок и поправляет очки указательным пальцем. — Санитара!

Команда эхом проносится по тропе.

Док Джей взбирается в гору на четвереньках, как медведь, которому надо поспешать.

Ковбой машет рукой: «Давай сюда, Док».

Донлон хватается за щиколотку Ковбоя, тычет Ковбою трубку радиостанции.

— Полковник Трэвис у трубы.

— Пошел ты, Том. Занят я.

Ковбой и Док Джей ползут вперед.

Донлон говорит в трубку:

— Г-м, Внезапная смерть-6, Внезапная смерть-6, я Штык-Малыш. Как слышно? Прием.

Ковбой приостанавливается, бросает назад:

— Ганшипов. И медэвак.