Старосветские убийцы

Веригин и компания застали князя на крыльце. Одетый в парадный полковничий мундир, Северский уже оседлал темно-пепельного, под цвет его пышных волос, мерина, когда на аллее парка показалась кавалькада. Выслушав Веригина, князь тут же пригласил непрошеных гостей и на свадьбу, и на ночлег, пообещав как можно быстрее починить мост. Потом извинился, мол, опаздываю на венчание, и предложил путникам ехать прямо за ним в церковь. Отказать было неудобно.

Погода к полудню разгулялась: низкое сентябрьское солнце грело по-летнему, ветерок дул приятный, и уставшие от духоты на затянувшемся венчании гости предпочли проделать три версты до поместья Северского, где ждал праздничный стол, пешком. Прогулке мешали лишь немногочисленные лужи, посему дамы все-таки ехали в экипажах.

Как часто бывает, гуляющие разделились на несколько групп. Илья Андреевич примкнул к этнографу и Терлецкому, встретившему в этой глуши троюродную тетушку Веру Алексеевну Растоцкую и ее мужа Андрея Петровича. Милые пожилые люди относились друг к другу с необычайной нежностью, присущей только счастливым парам, и очень трогательно называли друг друга «Люсенька». Андрей Петрович шел пешком с мужчинами, рядом катила бричка с Верой Алексеевной и ее ближайшей подругой, Ольгой Митрофановной Суховской.

— Необычное какое имя — «Ялизавъета!» — заметил этнограф.

— Оно вам хорошо знакомо, по-английски произносится как «Элизабет», — пояснил Тоннер.

— Правда? Я уже заметил: русские, где только можно, исправляют звук «Б» на «В»: Варвара, Вавилон, Василий, — применил системный подход американец. — Схожая проблема, говорят, у японцев: они не выговаривают звука Л.

— Так она и есть Элизабет, — заявила Вера Алексеевна, немало удивив племянника.

— Как Элизабет? Разве есть сие имя в святцах?

— При чем тут святцы? Она француженка. А вы не знали? — обрадовалась Вера Алексеевна. — После войны некто полковник Берг вышел в отставку и, решив зажить деревенскою жизнью, купил у помещика Куроедова поместье рядом с Северскими. Но у него, у Берга этого, болел желудок, и принялся он по курортам ездить. Сначала на Минеральные Воды, потом в Спа поехал, во Францию. Берг был мужчина видный, можно сказать красивый, хоть и немец, и, главное, холост. Там и познакомился с нашей Элизабетой. Как раз ее первый муж, француз, умер и она свободна была.

— Своих вдов нашим мужчинам не хватает, заграничных ищут! — Сама давно вдова, Ольга Суховская, дама слишком аппетитных достоинств, тщетно искала если не спутника жизни, то хотя бы попутчика.

— Не перебивай, Оленька, — продолжила Растоцкая. — Элизабет невеста не бедная — у нее свои виноградники и винный завод, на всю Европу известный. Так что за Берга она по любви вышла, уверена в том. Во Франции они жили, сюда не ездили. Спа там ближе, там желудок берговский лечили. Но не вылечили — умер полковник полтора года назад и завещал похоронить себя в России. Элизабет и прикатила с гробиком. И ей тут понравилось. У нас тут очень хорошо. Правда, господин американец?

— О, да, — проявил учтивость Роос.

— Берг, что, православным был? — уточнил Терлецкий.

— Что вы? Конечно, нет. Лютеранин. Лизочку мы уже здесь, пару месяцев назад в православие перевели, когда они с Северским сговорились. Я восприемницей была, а Мухин, наш предводитель дворянства, — отцом-восприемником.

Терлецкий запнулся с переводом, но Тоннер быстро вспомнил английские Godmother и Godfather, и беседа потекла дальше.

— Жаль, крещение не совместили с венчанием, — расстроился Корнелиус Роос. — Я слышал, в православии купают прямо в храме?

— Нет, Лизочку не купали. Как почтенную матрону голышом при всем честном народе в купель-то окунуть? — вступил в разговор глава семейства Растоцких. — Ножки да ручки святым миром помазали, и ладно. А грудничков, тех под мышки — и в купель.

— Дай дорасскажу, ты меня перебил, Люсенька, — обиженно проговорила Растоцкая, и губы ее вытянулись бантиком. На детском, несмотря на преклонные лета, лице Андрея Петровича вмиг появилось раскаяние:

— Прости, Люсенька!

— Понравилось тут Лизабете, — продолжила Вера Алексеевна. — Хозяйством занялась, управляющего сменила, маслозаводик построила — в общем, не стала имение продавать, как поначалу хотела. А потом с Северским лямур начался! Кто бы мог подумать? Он ведь никогда жениться-то не собирался, гаремом обходился.

Терлецкий, уже навострившийся переводить тихо, быстро и почти дословно, снова запнулся. Тоннер опять пришел на помощь, объяснив, что помещики, словно восточные султаны, понравившихся крестьянок держат взаперти и используют как наложниц. Когда девушка надоедает, ее выдают замуж за какого-нибудь холопа. Заодно и исторический анекдотец рассказал: в 1812 году один помещик при сборе средств на ополчение хотел пожертвовать свой гарем. В порыве патриотизма рухнул на колени перед императором и закричал: «Всех забирай, батюшка! И Машку, и Глашку, и даже Парашку. Никого не жалко».

Роос с завистью посмотрел на Растоцкого.