Старший брат царя. Книга 2

— Давай на дорожку по кубку пригубим. Да я провожу тебя.

С полверсты ехали рядом, стремянные Фокей с Тишкой впереди. Федор оглянулся и спросил:

— Чего-то я старосту не вижу. Где это он?

— Насчет старосты учти, он на мужиков злобствует. Так вот его мои ребята поучили слегка. Он теперь с неделю в седло не сядет. В Дубовку пешком пустили.

— Сердитые ребята у тебя!

— Сердитые. Спуску не дают. Я же говорил, соседи мы, по- соседски и жить должны, без ссоры.

— Ссориться не будем, обещал. А вот учить меня, как людишками управлять, не следует.

— Ребята не тебя, а твоего старосту поучили малость. За то, что мздоимец, мужиков обирает, мордует почем зря. Всего ты не знаешь. Приструнь его и мужиков спроси, они тебе расскажут.

Разговор увял. Юрша остановил коня:

— Ну что, прощай, Федор Захарович. Благодарствую за откровенные слова.

— Прости и ты, князь Юрий Васильич, если что не так. Доведется ли еще увидеться?

— Значит, поверил мне, раз князем величаешь? А мы едва ли увидимся, разные пути у нас с тобой. Желаю тебе счастья!

Юрша остался на месте, Федор отъехал немного, потом повернул коня:

— Хотел помолчать, но все-таки скажу. Смел ты и доверчив не в меру, князь Юрий. Я поверил, что ты из великокняжеской семьи. И появилась у меня мысль-злодейка. Слева я ехал, хватил бы саблю, рубанул и ушел бы. Золото мое, и, глядишь, в Москву бы взяли!

Грустную улыбку на лице Юрши увидел Федор, от нее растерялся даже.

— Вот так и приходится жить: даже у друга вон какие мысли-злодейки! За откровенность — спаси Бог тебя. Прощай!

Юрша повернул коня и уехал шагом. Федор остался стоять, потом стегнул коня и ускакал.

7

Весна принесла много забот по заимкам — пахали землю, сеяли овес, ячмень, горох, сажали овощи. Ватажники работали без охоты, весна манила в дальние края на поживу, а тут приходится ковыряться в земле.

Так мыслили не только ватажники, но и их атаманы. Поэтому, как спала полая вода, распустили по ватажкам для догляду учебную полусотню, а Хлыст, Шатун и Демьян поехали проверять, успешно ли идет весенняя страда. Неждан подался в Москву за вестями-песнями, по его выражению.

Юрша всегда поражался, с какой легкостью ватажники, вчерашние мужики, грабили своего брата. Отлично зная, сколько труда нужно положить, чтобы прокормить барина и свою семью, они все ж обижали мужиков, часто обрекая их детей на неминуемую голодную смерть. В свое время Гурьян строго наказывал грабителей, но молчал, когда ватажники обирали амбары помещиков. Юрша на примерах доказывал, что грабеж бар оборачивается бедой для мужиков. Другое дело, когда ватажники брали у богачей золото, каменья — у мужика такого добра не водилось. Добивался, чтобы атаманы занимались хозяйством, выращивали для себя хлеб, а для скота корм.

Начал с того, что с полусотней учился у казаков и у пожилых ватажников, как ухаживать за землей. Заставлял осваивать все новые и новые заимки, отлично понимая, что не всем такая работа приходится по душе. Этой весной, уезжая, Демьян сказал:

— Теперь атаманы хлеб запасают. А все ж большинство не по своей воле это делает. Через два года, когда будешь сход собирать, боюсь, они припомнят это тебе.

— Ты чего-то не то говоришь! — удивился Юрша. — Мы же их хорошему научили!

— Хорошему, это верно. Но их воли лишаем, к земле привязываем. А раз так, царю легче изволить нашего брата. Подумай об этом, Юрий Василич, виноватыми мы окажемся.

Не раз о том Юрша задумывался. Ему казалось, что осевшие на землю ватажники станут казаками и произойдет примирение с государем. Он советовал хозяйством заниматься ватажкой в пять-шесть человек, которая должна прокормить себя и еще трех-четырех братьев, или отсыпать треть своего достатка атаману. Такую группу имел и сам Кудеяр. В нее входили Таисия, Меланья и Настя, Фокей да гонец Илья. Числились еще Демьян, Шатун и Неждан, но они находились постоянно в разъездах, им было не до полевых работ. Таким образом, главные атаманы были на коште его ватажки.

Разумеется, Юрша мог брать сколько угодно провианта из атамановой трети, но он не пользовался этим правом, потому что земля на заимках давала богатый урожай. Последнее время даже образовывались излишки, которые отправляли в казачьих обозах на продажу в Тулу и в верховье Оки, где строились большие города Орел и Одоев.

В тот год с посевом справились к концу апреля, на день Георгия Победоносца, в день ангела Юрия. Сургун с бабами закончил посев гороха, а Юрша распахивал рядом небольшой участок под капусту. Пройдя последнюю борозду, поставил соху в сторону, выпряг лошадь, пустил ее пастись, а сам пошел к телеге, где стояла бадейка с водой. Отсюда было видно, как вышагивал по пахоте Сургун и размашисто сеял горох. За ним Таисия и Настя, спугивая налетевшее воронье, вели двух лошадей, тащивших бороны — заделывали посев.

Сургун пошел до конца участка, снял с плеча лукошко с горохом, поставил его на краю поля и направился к Юрше. Скоро присоединились к ним и женщины. Время было близ полудня, решили перекусить.

Когда остались одни, Юрша спросил:

— Тася, родная, ты не замучилась? Какой день с утра до вечера...