Старые долги

Нет, не чувствовал Старик никаких угрызений совести — это Иннокентий понял лишь позднее. Шеф мыслил совсем иными категориями, чем простые смертные. Простые смертные видят настоящее, мудрецы — будущее. Старик обладал удивительной способностью видеть из будущего настоящее и поэтому всегда знал истинную цену событиям, подсчитывая ее к тому же с бухгалтерской точностью. В тот раз его сальдо-бульдо, видимо, показало, что целесообразнее переправить талантливого и вздорного парня в далекий город, где ректором института был старый друг, чем объяснять непосвященным инстанциям смысл кибернетики, который они сейчас все равно не поймут; что подумает при этом Иннокентий, Старика совершенно не интересовало.

Словом, Иннокентий Павлович и сам не знал причины несколько необычного отношения к нему шефа и мог только догадываться о ней: похоже, мудрому Старику нужна была какая-то разрядка. Он выбрал Билибина; тот порой ловил себя на том, что с охотой подыгрывает Старику.

…В институт Иннокентий Павлович сегодня не собирался, визит шефу можно было нанести и попозже; чтобы не терять времени, он решил поработать с утра.

Последние дни наполнились для него особым смыслом. Случайно мелькнувшая мысль о неком новом явлении, которое он истолковал как ошибку в расчетах, до сих пор оставалась сумеречной, неуловимо-расплывчатой; возможно, она принадлежала к числу тех великолепных сумасбродных идей, которыми он донимал некогда Старика, а возможно, и нет. Во всяком случае, Иннокентий Павлович чувствовал себя в эти дни примерно так же, как чувствует себя беременная женщина: так же пытался представить конкретный облик младенца, так же размышлял о его будущем, с испугом прислушивался: что-то притих, жив ли? Да, жив, вот толкнулся, напомнил о себе. Но еще не пришло время разродиться Иннокентию Билибину. Он спешил закончить другие дела, зная, что тогда уже будет не до них, тогда все пойдет кувырком. Ему до смерти не хотелось заниматься ими — незначительными и скучными по сравнению с тем главным, что ожидало его. Пришлось схитрить: положить на столе в беседке стопку чистой бумаги, несколько книг, которые могли понадобиться, остро заточить карандаши… Закончив эти приготовления, похожие по смыслу на ритуальный танец пчелы, Иннокентий Павлович отправился бродить между сосен, и впрямь похожий на пчелу, вылетевшую за взятком: голый по пояс, смугло-мохнатый, большеглазый — в очках… К тому же он еще и жужжал потихоньку — бормотал обрывки фраз, хмыкал недоверчиво, насвистывал задумчиво, но все это, по правде, не столько в творческой сосредоточенности, сколько в желании вызвать ее; стопка бумаги, книги и остро заточенные карандаши служили той же цели — он ни разу не присел к столу. Прием действовал безотказно. Иногда Иннокентий думал: не такие уж дурни были первобытные мужики, когда перед охотой кололи копьями нарисованного на земле быка, путая причину и следствие; настраивались небось на охоту хитрые ребята — отличный психологический тренаж!..

Упорно изображая трудолюбивую пчелку, которая вот-вот полетит, нагруженная нектаром, в свой улей, Иннокентий Павлович вскоре почувствовал, как сосредоточенно потекли мысли, и заторопился к беседке, но тут его окликнули:

— Дядя Билибин! Я вам письмо от тети Лиды принес…

…Надумав явиться в отделение с повинной, Пашка, чтобы не завраться, решил как следует ознакомиться с местом, где он совершил свое преступление. Сначала он покрутился возле забора, с опаской наблюдая, как бродит между сосен, бубня себе под нос, странный полуголый человек, которого он не раз встречал в городе, но сейчас, без бороды, не сразу и признал. Пашка, ясное дело, подумал, что тот хорошо заложил с утра, но вскоре по каким-то неуловимым признакам отверг такое предположение: опыт у него в этой области был богатый. Может быть, он и не решился бы войти, но тут, по счастью, углядел в почтовом ящике, прибитом к калитке, белый уголок конверта, тотчас запустил в ящик сучок с загогулиной на конце и выудил письмо.

Пока обрадованный Иннокентий Павлович читал коротенькое послание («Все о’кей, безмерно устала, Светку заставь сходить к эндокринологу, приеду через месяц»), Пашка, присев на корточки возле клумбы, разглядывал уцелевшие цветы. Таких он отродясь не видывал. Если не считать, конечно, того случая, когда рвал букет для шоферов. Он для того и прибыл на место, чтобы уточнить детали. Букет — больно жирно, штук пять, а лучше три: меньше ругать будут. Однако, не поддавшись соблазнительной мысли, Пашка принялся старательно пересчитывать сломанные стебли. Выходило, что сорвал он шесть штук.

— Как там тетя Лида живет, дядя Иннокентий? — деловито спросил Пашка, запомнивший имена и фамилии адресата и отправителя на конверте.