Старые дома

Как местный интерес, занимавший тогда тамбовское духовенство, припоминается мне из времени Макария следующий: епископ Макарий, очищая себя и консисторию понемногу от грязных служащих, прежде всего сменил у себя письмоводителя, выбрав в эту должность одного молодого консисторского писца, Преображенского, только что женившегося на дочери одного из угодников консистории, благочинного Акнова.

По виду понравился он Макарию, и стал письмоводительствовать так, что сумел войти скоро в полное доверие.

Макарий поручал ему с совершенной доверчивостью по делам консисторским многое, что другим опасался доверять. Поручал ему и распродажу, и рассылку своих книг богословия по церквам на многие тысячи.

Преображенский всё выполнял аккуратно и искусно, и Макарий был им вполне доволен. Но при этом для всех было очень заметно, как этот убогонький консисторский прежде писец вдруг возрос во влиятельного уже Павла Фёдоровича, ставшего уже нужным для всех духовных; оперился и осанился, стал располагать свободными денежками, и далее уже защеголял богачом.

Духовенство знало, что в этом консисторском писце ещё в консистории глубоко засела взяточная тля, и он там ещё хорошо изучил хитрое ремесло брать и концы хоронить, каковое ремесло и пустил в ход на широком поле архиерейской сферы, под крылом владыки, со всем своим плутовским искусством.

Но Макарий, как видно, ничего этого не знал. Он даже предложил Преображенскому ехать с ним в Харьков и быть у него письмоводителем так, и увёз его туда с собой.

В Харькове повалило богатство к Преображенскому ещё в большем количестве, но благополучие это как чудом Божиим карательным, скоро и вдруг оборвалось трагически.

В упоительных мечтах о себе и своём растущем богатстве он внезапно впал в сумасшествие, и безумно стал повторять: “Я богач, я Крез: кучи золота вижу, и всё моё”; поместили его в сумасшедший дом, где он скоро и умер.

Вдова его, забрав оставшееся от него богатство, приехала на родину в Тамбов и жила там, припеваючи, у брата своего мужа, соборного протоиерея Петра Акнова, который для неё построил на своём дворе, но на её деньги, особый флигель, и оказывал ей подобающий её денежкам почёт и угождение в чаянии будущих материальных благ.

После знаменитого Макария поступил в Тамбов епископом Феофан. Приехал из Петербурга, где состоял ректором духовной академии год-два, не более.

После Макария он показался всем крайне убогим, особенно по маленькой фигурке своей, с большой, несообразной с туловищем, головой. Человек, впрочем, очень умный и большой богословской начитанности и знания, но созерцатель и мистик, аскетического характера и направления.

Место его – на поприще учебного кабинетного писателя или учёного аскета в монастыре, а отнюдь не на административном поприще архиерея, на котором он оказался совершенно неспособным, по своему созерцательно-отвлечённому направлению, при отсутствии реального практицизма.

В его правление консистория, не много пред тем усмирённая, ожила снова во всех своих архаических инстинктах плотоядного свойства и стала смело и безбоязненно проявлять их, как и во времена Николая.

Феофан привёз с собой из Петербурга неизвестно как приставшего к нему одного горького чиновничка, малограмотного, впрочем, холостого, и поместил у себя в архиерейском доме в канцелярии, а затем сделал и своим письмоводителем.

Оный чиновничек, убогий и невзрачный по душе и телу, стал скоро всему духовенству известен, и величаться Егором Ивановичем, фамилия его Корсуновский.

Хитрый и пронырливый, он обошёл витавшего и парившего в идеях и эмпиреях Феофана так, что всю практику свою отдал ему, и слушал, и поступал, что внушал и искушал этот Егор Иванович; особенно умел он располагать Феофана в определении на места духовные.

Тут просители давали ему много денег – одни чтобы не воспрепятствовал в прямом праве на подходящее место, другие чтобы посодействовал получить место без права на это, третьи чтобы устранил более достойных конкурентов.

За всё это Корсунский охотно брал, выторговывая предварительно со всех нужные вознаграждения, и удобно устроял дело к выгоде себе и своим пациентам, но к ущербу чести своего патрона.

Он ухищрялся брать немалую сумму при посвящении ставленников, приехавших посвящаться.

Если кто из них ему не дал положенной суммы, он имел возможность проморить его долго в ожидании посвящения; ибо ставленники распределялись по не частым архиерейским службам.

Ещё в большей силе и сфере развернул свою эксплуататорскую деятельность консисторский секретарь Агафоник Радкевич.

Он прислан в Тамбовскую консисторию ещё при епископе Макарии; но всё Макарьевское время жил смирно, тихо, неслышно, как будто и секретаря в консистории не было.

Макарий его совершенно игнорировал и к себе не допускал, всё делая и распоряжаясь в консистории чрез своего письмоводителя.

Нерасположение Макария к секретарю объясняли тем, что Макарий, поступив в Тамбов, хотел устроить в секретарской должности одного из профессоров семинарии и уже писал об этом в Петербург, откуда и обещали исполнить его желание.