Старый корабль

С язвительной усмешкой на губах она и впрямь начала гладить его по голове. Цзяньсу трясло, подёргивались уголки губ. Он замер на прилавке, закрыв глаза. Рука гладила как-то небрежно, но сердце чуть не выпрыгивало из груди. Потом рука убралась. Цзяньсу открыл глаза, перед ними вспыхивали искорки. Протянув длинные руки, он одним махом поднял Наонао с прилавка, лихорадочно ища её губы. Он целовал её, гладил по спине. Перед его взором возникла девчушка, срезающая колючки, пахнуло свежей травой. Он прижимался лицом к её волосам, трогая прядку за прядкой. Тело Наонао мягкое, губы уворачиваются с каким-то странным звуком. Потом она дёрнулась всем телом и замерла, не отрывая губ ото лба Цзяньсу, а руками держалась всё крепче. Через какой-то миг руки ослабили хватку, и она с силой оттолкнула Цзяньсу. Тот с криком «Наонао!» крепко обхватил её, прижимаясь к её груди. Он гладил её шею, устремляясь ниже к ещё более гладкой коже, тяжело дыша и негромко постанывая. Наонао вырывалась, пнула его, а потом закатила злобную оплеуху. Цзяньсу отпустил её, весь в поту. Пот капал со лба, но он его не вытер и присел на корточки… Оба молчали, наблюдая, как на прилавке появляются лучики света.

Прошло довольно много времени, прежде чем Наонао заговорила:

— Одного человека я и боюсь. Я боюсь того мужчину, что молча сидит на старой мельничке. Это твой старший брат.

— Что? — вырвалось у Цзяньсу.

— Я говорю, это твой старший брат.

Она встретила его изумлённый взгляд без всякого страха. По тому, как она смотрела, он понял: только что сказанное ею — правда. И опустил голову, глядя на ноги. А Наонао неспешно продолжала, словно обращаясь к далёкому человеку на мельничке:

— …Вот настоящий герой с красным лицом[45]. Сидит там с утра до вечера, как скала. Но это если смотреть со спины. Лица не видно, глаза у него такие же красивые, как и у его младшего брата, но взгляд тяжёлый: глянет, так запомнишь на всю жизнь. Я когда засыпаю, думаю об этих глазах, о большой широкой спине. Хочется забраться к нему на спину и выплакаться, унестись на ней к небесам. Тебе вот скажу — я хотела бы ударить его сзади, да куда там, духу не хватит! Он мне вмажет так, что я от его ладони на пару чи отлечу. Это по мне, если этот большой мужчина приложится своей большой рукой. Вот уж где силушка, вся в душе спрятана, поэтому его и не забыть…

— Понятно, — пробубнил Цзяньсу, слыша себя словно со стороны.

— Ничего тебе не понятно, — так же неторопливо продолжала Наонао. — Я была раз в его объятиях, когда на старой мельничке только что установили оборудование. Он испугался, что я поранюсь, вот и взял меня на руки, а там было много народу. Силища неимоверная, легко взял на руки и так же легко опустил. Всё запросто, силы хоть отбавляй. Ему в этом году сорок с лишним, а щетина чёрная-пречёрная… Но вот боюсь его. Это я-то, — и боюсь сорокалетнего мужчину! Надо ли удивляться, что в народе меня «беспутной» кличут. Ты, Цзяньсу, теперь понимаешь, что значит «беспутная»? А? Что это значит? — И она расхохоталась.

Цзяньсу слушал её с неподдельным изумлением. И не сразу поспевал за её мыслью. А подумав, серьёзно ответил:

— Это потому, что в тебе есть необычайная сила. Необычайная сила «беспутность» и есть.

— И эта «необычайная сила» заставляет меня бояться Баопу?

Цзяньсу кивнул, а потом покачал головой:

— «Необычайная сила» заставляет тебя дрожать, как ты только что дрожала. Ещё она заставляет тебя бежать на старую мельничку. Наверняка ведь частенько заглядываешь туда.

— В семье Суй народ сметливый, — притворно нахмурилась Наонао. — В точку попал. Гляжу на его спину, на голову, а он меня не видит. Холостяк этот! Этот молчун! — Она разошлась, руки на поясе, и махнула левой ногой, задев голову сидевшего на корточках Цзяньсу. Тот выругался про себя, но смолчал. В этот момент он размышлял о брате, ненавидя его за свою тревогу и возмущение. Наонао ходила туда-сюда по магазину, возбуждённо и весело вращая телом. Вся в лучах света, она походила на огненный шар. Незаметно этот огненный шар выкатился за дверь. А Цзяньсу продолжал сидеть.