Статьи разных лет

3. Не буду давать определения, что такое интеллигенция, но хочу оговорить один момент. Я считаю неисторичным употребление таких выражений, как «древнерусская интеллигенция», «декабристская интеллигенция» и т. п. Русская интеллигенция – явление относительно позднее, окончательно сложившееся не ранее середины XIX века. Разумеется, и до того были на Руси образованные люди, прежде всего из духовенства и дворянства. Но основная сфера деятельности у всех них заключалась в чем-то другом, а в области науки они оставались любителями. Только после создания системы университетской подготовки возникли условия для сложения значительного круга людей, посвятивших себя целиком науке, преподаванию, врачебной, инженерной и т. п. деятельности и выработавших со временем свои особые идейные позиции. С Петровской эпохи, а тем более при Екатерине II и Александре I велась учебная подготовка горных инженеров, врачей, художников и т. д., что дает право говорить и о «русской интеллигенции XVIII века». Но по-настоящему интеллигенция – порождение реформ Александра II. Было отменено положение об обязательном продолжении детьми духовенства службы родителей. В университеты хлынули сыновья священников, причетников, мелких чиновников. На первых порах русская интеллигенция прежде всего разночинческая. Выпускники университетов, шедшие в земские врачи, учителя, вдохновлялись идеей служения обездоленному народу, оттесненному от культурных ценностей привилегированными классами. Эти люди призывали сверстников и учеников отдать свой долг народу, просвещая его. Идея оказалась крайне живучей и определяла многое в поведении интеллигенции уже в XX веке. Противопоставленная этой идее другая – служения истине и красоте, культуре, чистой науке – разночинцами всячески опорочивалась и нашла своих приверженцев в основном в дворянских кругах. В целом наша интеллигенция XIX века – наследница старого духовенства, не только по происхождению, но и по христианским установкам: «за други своя», «свет Христов просвещает всех»[1]

и т. д. Н.К. Михайловский писал: «В нас говорит щемящее чувство ответственности перед народом, неоплатного долга за то, что за счет его воловьего труда и кровавого пота мы дошли до возможности строить… логические выводы… Мы… – интеллигенция, потому что мы много знаем, обо многом размышляем, по профессии занимаемся наукой, искусством, публицистикой. Слепым историческим процессом мы оторваны от народа, но мы не враги его, ибо сердце и разум наши с ним»[2]

. Эти исходные установки разделяли люди как консервативных, так и революционных убеждений. Лишь во второй половине XX века идеи служения народу или служения науке, культуре постепенно стали выветриваться, уступая место сугубому практицизму, заботе о собственном благополучии.

4. Насколько верно звучащее сегодня, а выдвинутое еще в сборнике «Вехи» обвинение всей интеллигенции в пособничестве революционерам, в расшатывании традиционных основ русской жизни? Я с ним не согласен. Большинство профессуры было вполне лояльно по отношению к правительству, а многие придерживались крайне консервативных убеждений. Как пример первого назову А.П. Богданова – организатора Антропологического и Политехнического музеев и Зоопарка в Москве (я писал о нем в «Следопытах земли Московской»[3]

). В качестве примера второго напомню о профессоре государственного права К.П. Победоносцеве[4]

. А.Н. Герцен заметил некогда, что «никто не падает в раболепии перед властью ниже, чем журналисты и ученые»[5]. Так что большевики могли позднее использовать не одни традиции интеллигентского народолюбия, но также и традиции сервилизма, приспособленчества. При всём преклонении перед словом в России, вряд ли кто поверит, что на революцию массы толкали стихи типа плещеевских: «Вперед без страха и сомненья / На подвиг доблестный, друзья / Зарю святого искупленья / Уж впереди завидел я».