Статуя сексуальной свободы

   Капитан Кулебякин, ковыляющий по кочковатому пустырю в поисках сбежавшего бассета, услышал пронзительный визг и в первый момент подумал, что это разгулявшийся ночной грабитель вспарывает стальную решетку на окне гастронома пилой «Фортуна». В следующий миг нечеловеческий визг обогатился ругательными словами, и Денис с недоверчивым удивлением понял, что ему знакомы не только эти слова, но и сам голос! Секундой позже мимо него, разбрасывая в стороны комья грязи, с грозным рычанием пронеслась приземистая тень. Ее Денис также не затруднился узнать: несомненно, это был Барклай. Очевидно, он тоже узнал голос женщины, которую с типично собачьим благородством признавал своей любимой хозяйкой, несмотря на отсутствие в ее паспорте штампа о законном браке с гражданином Кулебякиным.

   – Инка, я иду! – взревел Денис и упал на задницу, поскользнувшись на жирном комке грязи.

   Пока он выбирался из болота, в которое превратился пустырь, на сцене у гастронома осталась одна девушка. Серый, Жека и преследующий их Барклай, оглашая ночь криками и лаем, умчались в сторону кольцевой дороги. Все трое бежали быстро, никто не отставал, а объездная дорога была протяженной, так что скорого финиша спонтанной гонки ожидать не приходилось.

   Тщательно вылизанный бассетом полиэтиленовый пакет из-под загадочного порошка, гонимый ветром, лениво катился по полю в противоположном направлении.

   Оглядываясь по сторонам и растерянно хлопая глазами, я стояла в красном пятне света от вывески гастронома-тастронома и пыталась сообразить: а что, собственно, происходит? Что за дела? Прихожу я в означенное время на означенное место, чтобы встретиться с бабулиным доверенным лицом, и вижу никакое не лицо, а совсем другие части тела! Фу! Возможно ли, чтобы наша чинная-благородная бабуля отправила на встречу с любимой внученькой чокнутого нудиста?!

   Я чувствовала себя довольно глупо.

   – Подожди немного, может, доверенное лицо еще появится, – посоветовал внутренний голос.

   – Индия! – из канавы, окружающей пустырь, и в самом деле кто-то появился: замызганное чудище, в котором я по голосу узнала своего милого.

   – Денис? Ты что здесь делаешь?

   – Гуляю с собакой, конечно! – огрызнулся милый. – Что еще я могу тут делать?

   – Мало ли что! – пробормотала я, пятясь, чтобы избежать телесного контакта.

   По виду Дениса запросто можно было подумать, что он рыл на пустыре туннель к антиподам, вел добычу торфа открытым способом или делал лечебные грязевые обертывания. Никакой собаки, кстати, при нем не было. Впрочем, это несоответствие милый уловил и сам.

   – Где Барклай? – сердито спросил он.

   – Убежал за этими, – я кивнула, показывая, куда удалилась голосистая птица-тройка.

   – Увязался за голым придурком, который спрыгнул с гаража? А, черт!

   Не дождавшись ответа на свой уточняющий вопрос, Денис, точно плеткой, хлестнул себя по ноге ремешком собачьего поводка и тоже убежал в указанном направлении.

   – Прелестно! – сердито пробормотала я, в подражание Денису хлопнув себя по бедрам. – Все разбежались, а я одна стою на панели под красным фонарем, как статуя сексуальной свободы!

   Я плотно запахнула куртку, с треском застегнула молнию, надела на голову капюшон, сунула руки в карманы и затопала ногами, давая выход гневу. Под каблук угодило что-то твердое. Я посмотрела под ноги и увидела нечто вроде короткого обрезка коммуникационной трубы. Знаете, такие черные пластиковые трубы, которые закапывают в землю, пряча в них телефонные провода? Только эта штука была каменной твердости, и сквозь ее поверхностную черноту искристо просвечивал светлый металл.

   Каюсь, я девушка любопытная. Я не поленилась нагнуться, поднять «трубу» и рассмотреть ее в неверном свете моргающей вывески. Мой интерес был вознагражден материально: оказалось, что я держу в руках подобие кошелька для мелочи. Правда, я никогда не думала, что в таком качестве можно использовать носок (хотя и слышала выражение «хранить деньги в чулке»). Но разве пятаки можно считать деньгами? А черный капроновый носок был туго набит именно пятирублевыми монетами. Даже не развязывая узла на денежной колбасе, я смогла приблизительно пересчитать монеты. Их оказалось пятьдесят три или пятьдесят четыре. То есть, в любом случае, чулочно-носочная заначка тянула гораздо больше, чем на тридцать два с половиной рубля – а я запомнила, что придурки, которых прогнал славный Барклай, по их собственным словам, располагали именно такой суммой. Стало быть, оригинальный кошель потерял кто-то другой.

   Меня воспитывали как порядочную девушку, честную, совестливую и не жадную до чужого добра. Не скажу, что эта воспитательная программа увенчалась успехом по всем пунктам (чужих мужчин я иногда все-таки увожу), но на деньги, которые мне не принадлежат, я не зарюсь никогда. Я даже честно возвращаю лишнюю сдачу той бессовестной продавщице в хлебном отделе, которая вечно норовит меня нагло обсчитать!