Статуя сексуальной свободы

   Вообразив свою дальнейшую безрадостную жизнь, я очень расстроилась и едва не заплакала. Добрый папуля, одеваясь к выходу, поглядывал на мою унылую физиономию с нескрываемым беспокойством и наконец не выдержал:

   – Детка, я иду в гастроном. Тебе ничего не надо? Может, хочешь шоколадку или мороженое?

   Волшебное слово «гастроном» отозвалось в моем организме всплеском умственной активности. Я мгновенно сообразила, что именно мне действительно необходимо, и горячо попросила папулю сорвать со стены магазина объявление, причиняющее мне столько неудобств в настоящем и грозящее разрушить мою жизнь в ближайшем будущем. Папа пообещал мне помочь, ушел, и вскоре звонки алчных граждан в самозванный следственный отдел прекратились.

   К сожалению, к этому моменту мне уже расхотелось спать. Я пошла в кухню и с удовольствием обнаружила в обмотанной полотенцем кастрюле свеженькие картофельно-яблочные оладьи с корицей и черным перцем. Этот свой шедевр «из раннего» папуля-кулинар лет за пять довел до совершенства и частенько готовит нашему семейству на завтрак. Я решила приступить к трапезе, не дожидаясь папулиного возвращения из гастронома со свежей сметаной. Поставила на огонь чайник, и вскоре на его бодрый свист пришла мамуля. Она была свежа, как утренняя роза, и бодра, как трель жаворонка.

   – О, готовы оладушки? – мамуля потерла руки и потянулась за чашкой.

   В этот момент снова зазвонил телефон. Я неохотно пошла в прихожую, сняла трубку и уныло пробасила:

   – Следственный отдел!

   – Ой, кто это? – оробела Трошкина.

   – Алка, это ты? – Я обрадовалась и заговорила своим нормальным голосом: – Не обращай внимания, это я так шучу.

   – Значит, ты еще ничего не знаешь, – подружка мой легкомысленный тон не поддержала. – И Варвара Петровна не знает?

   Трошкина была серьезна, даже озабочена. Мне стало ясно, что то знание, которым она, в отличие от нас с мамулей, уже обладает, не принесло ей ни малейшей радости. Это пугало. Я оглянулась на мамулю. Счастливая, как дитя, она перебрасывала с ладошки на ладошку горячий оладушек и старательно дула на него, пуча щеки, как играющий на рожке амурчик. Было ясно, что она-то уж точно никаких плохих новостей не получала. Пока. Я знала, что за Алкой не заржавеет нарезать правду-матку на три порции.

   Я не ошиблась.

   – Спускайтесь ко мне, – оборвал затянувшуюся паузу в разговоре встревоженный голос Трошкиной.

   Борис Акимович Кузнецов шагал по тропинке к гастроному, церемонно раскланиваясь со знакомыми, беззаботно насвистывая и игриво помахивая сумкой. Утро было серым, туманным, но обещало позже превратиться в ясный день. Бориса Акимовича это радовало. Ближе к обеду он собирался опробовать модернизированный рецепт клинкового сыра, который в идеале нужно было вывешивать на просушку не в закрытом помещении, а на свежем воздухе. По этой причине атмосферные осадки представлялись Борису Акимовичу крайне нежелательными.

   На подходе к гастроному кулинар-изобретатель остановился, поднял глаза к небу, припомнил свой экспериментальный рецепт и мысленно еще раз произвел расчеты, в результате которых убедился, что творога нужно покупать не три кило, а все-таки три двести. За этим важным делом Борис Акимович едва не забыл о просьбе дочки сорвать со стены гастронома листовку с комплексным объявлением о наборе грузчиков и возврате носков. Его память освежило появление в поле зрения двух бойких девиц с кипами концертных афиш. Одна девица внахлест ляпнула на стену пару красно-белых плакатов, другая следом прилепила одну бело-синюю афишу. Близорукий Борис Акимович не разобрал, что на них написано, разглядел только общую цветовую гамму. Вспомнив о дочкином наказе, он торопливо охлопал себя по карманам и огорчился:

   – Ай-яй-яй! Очки-то я забыл!

   Без очков нечего было надеяться прочесть текст и таким образом отыскать нужную листовку, однако Борис Акимович – бывший военный – не привык отступать перед трудностями и обманывать ожидания любимой дочери. Он всегда выполнял свои обещания, а преграды брал штурмом. Отставной полковник упрямо выпятил подбородок, немного подумал и принял решение:

   – Если нет возможности провести точечную бомбардировку, проведем ковровую!

   Это означало, что придется потрудиться и оборвать со стены все бумажки до последней, вне зависимости от их цвета, размера и содержания, выяснить которое, увы, не представлялось возможным. Борис Акимович скрутил матерчатую сумку в клубок, затолкал его в карман, подвернул манжеты куртки и таким образом максимально освободил руки для предстоящей работы.

   – Начнем наступление ударом с правого фланга! – постановил он и решительно направился к означенному углу гастронома.

   У служебного входа магазина расслабленно курили водитель хлебного фургона Саша и худосочный испитой мужичонка – единственный гастрономовский грузчик Миша. Они только что закончили разгружать машину и теперь наслаждались заслуженным отдыхом, который у Миши обещал быть непродолжительным: вот-вот должен был подъехать фургон молкомбината.