Статуя сексуальной свободы

   – Блин, запарился я за двоих ишачить! – часто пыхая горячим дымом, жаловался упитанному флегматичному Саше хилый и желчный Миша. – По штату нам тут положено два грузчика, но Ваську Коноплева как уволили за кражу, так на его место никто и не просится.

   – Пусть ваша Пална объявление даст, – безразлично посоветовал Саша.

   – Да вон они, объявления, в ряд на стене висят, никому не нужные! – Миша махнул было на указанные объявления и вдруг заметил гражданина, проявляющего к листовкам откровенно нездоровый интерес. – Я не понял, что там делает этот типан в шляпе?

   Типан в шляпе, он же – отставной полковник Борис Акимович Кузнецов, аккуратно поддел краешек первого в ряду объявления хвостиком металлической расчески, с треском разлучил бумагу со штукатуркой и поискал глазами мусорную урну. Не найдя таковой, он вынул из кармана мягкий ком, развернул матерчатую сумку, сунул в нее первое сорванное со стены объявление и потянулся за вторым.

   – Может, он как раз в грузчики наняться хочет? – предположил Саша. – А объявления обрывает, чтобы избежать конкуренции!

   – В такой шляпе – в грузчики? – с сомнением проговорил Миша, собственную голову которого укрывала грязно-синяя вязаная шапочка с растрепанным желтым помпоном, похожим на канарейку, истерзанную кошкой.

   Словно подтверждая сомнения грузчика, импозантный Борис Акимович переместился на шаг влево и дернул за отставший краешек свеженаклеенную афишу, зазывающую горожан на концерт знаменитого певца Ковбаскова. Стало ясно, что объявлениями о найме грузчиков странный интерес типана в шляпе к прокламациям не ограничивается.

   – Что-то не помню я такой звезды эстрады! – не в тему пробормотал водитель хлебного фургона. – Кто такой этот Ковбасков?

   Тут Борис Акимович с легкостью оборвал одну бело-синюю и пару красно-белых афиш, небрежно прилепленных внахлест, одна на другую, и выяснилось, что гастрономической фамилией Ковбасков расклейщики афиш наградили певца Баскова.

   – Знаю такого! – водитель Саша вздохнул с облегчением.

   Грузчик Миша, наоборот, набычился и повторил:

   – Это что же он, получается, делает?

   – Может, макулатуру собирает? – предположил Саша, наблюдая, как аккуратный Борис Акимович запихивает скомканные афиши в поместительную хозяйственную сумку.

   – Получается, он лишает меня последней надежды! – с растущим возмущением воскликнул Миша. – Если не будет объявлений, откуда возьмется новый грузчик?!

   Он выплюнул окурок, злобно затоптал его и побежал в подсобку жаловаться на происходящее грозной женщине – директрисе Ольге Павловне.

   – Срывает объявления? – подняла брови Пална.

   Брови у нее были кустистые, большие. У нее все было большое: большое рыхлое тело, большой шиньон на макушке, большой мясистый нос, а на нем большие очки в такой массивной костяной оправе, словно ее сделали из черепахи, застреленной дуплетом из двустволки.

   – Повадились вредители пакостить! – директриса тряхнула большими отвисшими щеками, как рассерженный бульдог, и решительно придвинула к себе телефон.

   Она продела толстый указательный палец в дырочку на телефонном диске, царапнула крепким ногтем цифру «ноль», провернула диск и сноровисто переставила палец в дырочку с «двойкой».

   – Позавчера какой-то гад расписал дверь краской из баллончика, вчера кто-то фонарь над дверью расколотил, а теперь, значит, у нас происходит порча наглядной агитации и рекламных материалов! – бурчала Пална.

   Дождавшись ответа, она сразу же повысила голос:

   – Алло, милиция?!

   – Привет! Что случилось? – с порога спросила я Трошкину.

   – Доброе утро, Аллочка! Позавтракаем вместе? – прощебетала мамуля, вручая той миску с теплыми оладушками.

   Званый завтрак как хороший повод для раннего визита к подружке придумала я. Раньше времени расстраивать мамулю смутными тревогами я не стала, решила предоставить это Трошкиной.

   – О, что-то вкусненькое! – пошевелив носом над полотняной салфеткой, укрывающей картофельно-яблочные драники, сказала Алка и понесла миску на кухню. – Тогда сначала покушаем, а потом поговорим.

   – Боишься, что у нас пропадет аппетит? – наступая ей на пятки, шепотом спросила я.

   Эта опасность казалась маловероятной. У меня лично аппетит пропадает даже реже, чем чувство юмора.

   Мы расселись за столом, покрытым клеенчатой скатеркой в прелестных ромашках, и со вкусом позавтракали. Трошкина была молчалива, но кушала хорошо. Однако, как только из миски ушел последний оладушек, Алка тяжко вздохнула, поднялась из-за стола и ушла в комнату, даже не сказав свое обычное: «Спасибо, все было очень вкусно!»

   – Аллочка чем-то расстроена? – облизнув испачканные сметаной пальчики, спросила мамуля.

   – Боюсь, сейчас мы разделим ее чувства, – пробормотала я, спешно переставляя посуду со стола в мойку.

   – Вот! – Трошкина вернулась и накрыла веселенькие ромашки развернутой газетой. – Это «Вечерний курьер». Почтальон принес мне его сегодня утром.