«Посланник солнца – Ра светившейся приветливым добром лишь день назад вдруг возвеличился во всеобъемлющую сущность Бога?! Который снизошел к песчинке бытия, изгнаннику Моше?!». Он снизошел зачем-то в куст и, воспалив его, заговорил с ним?! И допустимо ли такое…о НЕМ же сказано мудрейшим Заратуштрой: «Богу ли пребывать на земле, когда Небо и небо небес не вмещают Тебя?».
Закрыв лицо руками, растерянно и потрясенно воззвал Моше сквозь щель между ладонями… к кусту ли … к Богу ли…
– Зачем ты здесь?
И был ответ, нещадный и несопоставимый с тем, недавним, от посланца Ра:
– Я увидел страдание народа моего в Египте и услышал вопли… я знаю скорби его. Теперь иду избавить его от руки египтян и, вывести из земли сей в земли, где течет молоко и мед, в земли ханаанеев, амореев, ферезеев, евсеев и иевусеев. Итак пойди: шлю тебя к фараону. И выведи из Египта народ мой.
– Кто он тебе? – спросил не Моисей – ворочавшийся в нем червь сомнения.
– Ми-мицраим карати ливни (от Египта я нарек его сыном своим – древн. евр.).
«Кто посылает уже посланного к фараону?! Тот, прежний, явившийся в сияющем коконе…или другой?! Тот повелел вести Хабиру к свету Ра, к ремеслам и сожительству с народом Мицраим, а этот – вывести евреев в чужие земли с молоком и медом?! Но там, где все это течет, живут хозяева, создавшие свои блага…зачем им орды чужаков с голодным блеском глаз?! Идти туда для войн…для самоистребления?!».
– Кто я, чтобы идти мне к фараону и выводить из Египта сынов израйлевых? – спросил смятенно Моисей. Стенала, ныла в сомнениях душа.
– Я буду с тобой, – ответствовало пламя на несгорающем кусте – когда ты выведешь народ мой из Египта, вы совершите служение мне на этой горе Хорив.
Вздымалась к небесам гора за полыхающим терновником.
– Вот я скажу народу: Бог отцов ваших послал меня к вам. А они скажут: как ему имя? – спросил, изнемогая в нарастающем протесте, Моисей. – Кто ты, ответь нам! – еще раз вопросил он, желая страстно подтверждения недавнего, понятного и близкого душе ответа: «Я есть Мальах, посланник Ра». Но вместо этого содрогнулся от жесткости хлестнувших плетью слов:
– Эгйе ашер эгйе!
Гневливо, высоко полыхнуло пламя над кустом, лизнув, казалось, перистую пухлость облака над ними.
«Я есть тот, кто есть! – зажегся клеймом в мозгу у Моисея давно забытый рев сборщика податей для жрецов – перед закрытой дверью феллаха, куда сборщик грохотал ногой снаружи. Что означало в переводе: «Не твое собачье дело! Открывай!».
– Пойди и собери старейшин израилевых, – продолжил повеление перепляс огня, – скажешь: Сущий послал меня к вам. И они послушают голоса твоего. Пойдешь ты, Аарон и старейшины к царю египетскому. Вы скажите ему: Бог евреев призвал нас. Отпусти нас в пустыню на три дня пути, чтобы принести жертву Богу нашему.
– И фараон отпустит?
– Ожесточу я сердце Мошиаха, и он откажет вам. Тогда я простру руку мою и поражу Египет казнями моими. После того отпустит вас.
«Ожесточить сердце Машиаха, чтоб не пускал…затем казнить за это весь Египет, за то, что не пускает фараон?! Так кто ты, полыхающий гневом на колыбель и родину мою Египет?!».
– Не с пустыми руками пойдете, – продолжил между тем несгораемый терновник. – Пусть каждая женщина выпросит бе-орма (обманом) в долг у соседки вещей серебряных и золотых, одежд и обуви. И вы наденьте все это на сыновей ваших и дочерей, и оберёте египтян до нитки в ночь перед Исходом.
Выламывался наружу протест в смятенном Моисее, но крепким панцирем держал и не давал ему прорваться страх. И он же диктовал пока, вместо отказа, последние увертки.
– А если не поверят мне старейшины и скажут: то не Господь к тебе явился?
– Что это у тебя в руке?
– Матэ, мой всемогущий господин.
– Так брось его на землю.
Бросил свой пастуший жезл Моисей и с ужасом узрел: он, обрастая чешуей, свиваясь, превратился в змея. Вздев гибкость тулова, раскрыл змей пасть и зашипел. Отпрянул Моисей.
– Возьми его за хвост, – велел терновник. Неодолим был приказ и Моисей, нагнувшись, сжал в кулаке увертливо-холодное, чешуйчатое веретено гада. Поднял. Неистово задергалась зубастой пастью упругая, мясная плеть. Но, затихая, одеревенела и обратилась в прежний посох.
– Теперь положи руку свою за пазуху.
Исполнил приказание Моисей. А вынув руку, обомлел: стала белой и шершавой его плоть, обметанная проказой.
– Верни руку за пазуху.
Он сделал это. И, выдернув ее, увидел: по-прежнему смугла до черноты, чиста его мужская длань.
– Возьми сей жезл. Им будешь ты творить знамения волею моей. И убеждать неверующих.
– О, Господи! – изнемогая в назревающем своем отказе, взмолился Моисей, привел последний довод.
– Я не речист, косноязычен. Как буду говорить с народом, фараоном, прося его отпустить нас в пустыню?! Пошли другого, коего можешь послать, – собрал все силы, рухнул Моисей в отказ от повеления Всемогущего.
Свирепо раздувая мощь языков своих, вздымался пламенем под небеса терновый куст. Обрушился столь же свирепый гнев его на Моисея.