СТАТУС-КВОта

– Это чудовищно что вы сказали, Петр Иванович…я право...сбит с толку…какой то ящик Пандоры вместо вас, с черными вестями: заговор Ротшильдов, участие в нем Витте…что вы предлагаете?

– Я изложу подробно в рапорте накопленные мною и контрразведкой сведения. Но не на имя Трепова.

Вы не хотите мне, и не желаете Трепову… кому же?

– Простите, государь, за дерзость. К нам просочились слухи, что саратовскому губернатору Столыпину предложено стать министром Внутренних дел.

– И это вам известно? – Сокрушенно и горько пожал плечами Николай II. – В моей империи дыряво ныне все, и двор, и делопроизводство… и остальное. Допустим так. И кресло министра завтра же займет Столыпин.

– Тогда я с величайшим облегчением, с радостью отдам всего себя, весь опыт, весь свой навык на суд Столыпину. Я не вижу в империи более масштабного сановника на это место.. Только он способен взвалить на свои плечи непомерную тяжесть нынешней смуты и стать опорой трона.

– Вы с матушкою моею спелись. И излагаете все в унисон. Ну что ж, идите… впрочем, задержитесь.

Царь снял со своего мундира орден святого Владимира, прикрепил к кителю Рачковского.

– Коль состоится суд чести, на коем вы настаиваете, на нем все лучше пребывать вот с этим. И с новым чином. Я распоряжусь сегодня же оформить награду как положено, генерал Рачковский. Я жду подробностей из рапорта, поданого Столыпину. Идите.

ГЛАВА 28

Египет бурлил половодьем, прорвавшим жреческую плотину. Жизнь ринулось в новое, прорытое Энки-Атоном русло. Со стен храмов соскабливались загробные химеры. Статуи полузверушек, полуптиц валялись на окраинах селений – безносые, безклювые, с отбитыми руками и ногами. Болванов зарывали вниз башкой, натягивали меж торчащих ног веревки и вешали на них бельё.

Их клали мордами вниз среди тростниковых хижин, стелили одеяла и сидели на их спинах и затылках, попирая задами былую муть обрядов, заклинаний, которые проросли, спустя тысячелетья, в обрядовых мистериях масонов англо-саксов:

«Akhnaton flung all these formulae into the fire. Djins, bogies, spirits, monsters, demidogs and Osiris himself with all his court were swerts into blasй and reduced”

Блажено жмурились египтяне на закат, провожая в ночь свое, вполне понятное божество Атона-Ра.

Аменхотеп сменил свое имя, в котором разъедало память ненавистное имя Амона. Он стал теперь Эхн-Атоном. Он конфисковал прежнее имущество жрецов и запретил поклоненье Амону.

Теперь в очищенных и обновленных храмах шли новые богослуженья: Атону-Ра, единственному богу во Вселенной, чей лик, сияющий и зримый, покровительствовал урожаям:

«О, ты, единственный бог, рядом с которым нет никого!

Задавленная ненависть жрецов Амона не угасла. Ею пропитались Фивы. И Эхн-Атон сменил столицу, воздвигнув ее ниже по течению Нила. Ее назвали Ахетатон (горизонт Атона). Везде громились памятники, где слово «БОГ» дробилось множественным числом.

В селеньях создавались школы. Там обучались дети бедняков бесплатно: ремеслам, счету и письму. Но главное, чему там обучали – различию между ДОБРОМ и ЗЛОМ, терпимости друг к другу, умению трудиться и любить, не лгать, не красть, не издеваться над немощными и защищать себя от паразитов. А тем, кто нажил многое – не выставлять спесиво, напоказ, блеск своей роскоши.

Энки все чаще всачивался Духом в зал Эхн-Атона и встраивал в него литые, выстраданые бытием на КИ, те праведные постулаты, которые им надлежало встроить в Мицраим (народ Египта) и Хабиру. Последние раздулись и размножились чрезвычайно. Их общее число превысило уже три миллиона. Оставшиеся в живых после пожара в храме и погромов потомки Хам-Мельо и Сим – парзита расселялись по Египту. Им запретили быть сборщиками налогов, менялами, ростовщиками и торговцами. Теперь, чтоб выжить, им приходилось осваивать все то, чем занимались египтяне: земледелие, кузнечество и овцеводство, рыболовство, изготовление из глины и соломы кирпичей для хижин.

К этим занятиям постепенно присоединялось знахарство и медицина: они лечили египтян, сирийцев и нубийцев, ханаанеян. Но каждый заболевший перед лечением должен был вслух признать свое равенство с псами и ослами.

Живя среди аборигенов-египтян, Хабиру с упорством, изворотливостью слипались в поселениях в обособленные кланы-гетто, куда не допускались египтяне. Там, исповедуя громкоголосо, показательно Атона, они подпольно укрепляли связи с опальным жречеством из Фив, сколачивали очаги сопротивленья Эхн-Атону. И столь же потаенно возносили культ не РА, и не сестре его МААТ – а АДОНАИ, или сирийскому АДОНИСУ. В веках обособленья от туземцев сформировался символ их веры, который стал звучать впоследствии как:

«Шема Джизраель Адонаи Елохену Адонаи Еход» (Слушай Израиль, наш бог Адонаи – единственный бог. – др.евр.)

Энки с растущею тревогой наблюдал, как терпит крах его идея равноправного врастания Хабиру в Мицраим. Ассимиляция не проросла на выжженных песках Египта – так вянет лотос, вырванный из тины Нила, брошенный под солнце.