СТАТУС-КВОта

Хабиру слушали, покорно соглашались с новым жречеством Атона, центр которого обосновался в Оне. Но жили в скорлупах своих диаспор, где слово и распоряжения Атона злобно отвергались. И вновь стало копиться отторженье в поселеньях Мицраим к Хабиру – вечным чужакам, вновь накалялась ненависть погромов.

В диаспорах все это понимали. Чтобы совсем не отличаться от туземной массы, старейшины Хабиру внедрили даже то, над чем недавно издевались – обрезанье. Но и сюда внесли свое отличие и превосходство над аборигенами – сдвиг сроков обрезанья. У египтян сей акт практиковался у трехлетнего ребенка, когда уже сформировались мозг и нервная система. Хабиру, отторгая грязные обычаи туземцев, стали обрезать своих младенцев на восьмой день рождения. Чем дополняли характер своего потомства – ударной дозой истеричной оголтелости и левополушарного напора, категорически предпочитая абстракцию хаоса, ломку, буйство новизны – порядку и строительству. И тяжесть этих психотипных, не снимаемых вериг, им предстояло волочить до гроба на себе.

Всё потому, что обрезанием в недельном возрасте нещадно обнажались рецепторы на головке члена – в период адаптации, формирования нервной системы. На них, едва лишь появившихся, незащищенно-оголенных, обрушивалась внешняя среда. И этот стрессовый навал среды, ее воздействие на новорожденного, уродовал всю нервную систему, во многих – раз и навсегда. Все внешние процессы теперь воспринимались мозгом новорожденных на искаженном психо-фоне и отличались в корне от туземных.

Не находящий выхода протест Хабиру копился сгустками проклятий и стенаний и разъедал их мозг:

«Мы в рабстве! Мы, наравне с рабами, теперь копаемся и в глине и в навозе и гнем хребты в изготовленьи кирпичей… нам даже не дают для них соломы! Будь проклят фараон с его египетским скотом двуногим!»

«И стенали сыны Израйлевы от работы и вопияли и вопль их восшел к богу», хотя по прежнему столы их ломились от хлебов и фруктов, а мясо в их котлах не переводилось.

Но не принял этих воплей египетский новый бог Энки, поскольку жаждали, взывали они к былой избранности своей: быть «над», но не «вместе» с Мицраим. И он оповестил старейшин:

«И когда вы простираете руки свои – я закрываю от вас очи Мои, и когда вы умножаете моления ваши – я не слышу.»

Энлиль же слышал все эти стенанья. Потеря царства, смена власти над Египтом и низложение всех его слуг, жрецов с вершины управленья – все это бессильной злобой разъедало суть Архонта.

Стал зарождаться в нем план возвращения себе былой неукротимой, необъятной власти над Египтом. Но невозможно было воплотить его в Египетское бытие, пока царил там брат Энки, царил по праву и по хронологии, дарованных ему Советом всех Архонтов и Перуном.

И этот план Энлиля схлестнулся не на жизнь а на смерть с иным, светонесущим планом брата. Стержнем плана стал сановник и вельможа Моисей.

Умнейший и достойнейший потомок сына Ноя – Сима в двенадцатом колене, он был подброшен младенцем в семью фараона. Усыновлен его дочерью. И, ставши принцем, возвысился наместником от фараона в землях иевусеев, в провинции ГАЗЫ Аменхотепа 111. Там правил справедливо, всемерно поощряя труд и равноправие в кибуцах (коллективные хозяйства с элементами первобытного коммунизма) у феллахов.

Однажды, не совладав с собой, не соразмерив силу, ударил и убил он египетского надсмотрщика, жестоко избивавшего работника Хабиру И тот, спасенный Моисеем от побоев, за плату от жрецов донес на Моисея фараону.

…Спасаясь от расправы, отринув от себя египетскую знатность, воспитание, бежал он в землю Медианскую, близ горы Хорив.

Там и прижился. Женился на Сепфоре – дочери Когена Рагуила – Иофора. Смиренно пас его овец.

Энки, впитав в себя историю и карму Моисея, влил в разум фараона Эхн-Атона идею приближения к дворцу опального сановника – чтобы возглавил и повел тот к свету Ра, к МААТ неукротимые диаспоры Хабиру.

Что было с благодарностью воспринято знатью дворца и фараоном.

Оставив свой DIN-DIR на вершине Хорив, облачился Энки в скафандр и взмыл в фотонно-светящейся капсуле над горой.

Приметив в выжженной степи маковую россыпь овечьего стада, пологой вихревой дугой покрыл ничтожность расстояния за мгновения. Извергая бесцветность водородно-реактивных струй из ранца за спиной, он приземлился рядом с пастухом. Сиял холодным блеском плавленого серебра, светился изнутри скафандр небесного пришельца.

С тончайшим свистом втянулось в шлем стекло, обнажив божественное, с русой бородой лицо. Пред обмиравшем на коленях в страхе пастухом стояло божество. И человечий лик его, из коего исторгнулся голос, был столь же мягок и приветлив, как и слова пришельца.

– Встань, сын Амрама и Охаведы, брат Аарона.

– Я повинуюсь, господин – встал Моисей, не поднимая головы, ибо пронзительно слепящ был облик прилетевшего с небес.