И это лишь прихожка пред самой проблемой. В нем нагло бунтовал инородный спинной мозг, нафаршированный чужими рефлексами, инстинктами и прочей свинячей дрянью. Изводила в этом мясном мешке тяга к столярному делу. Клешнястые руки, клеточная память мускулов выли и клянчили у головы молоток, рубанок, стамеску и топор: телесный донор был столяром при жизни. И теперь он, Директор земли, дирижер межнациональных войн, старший скотник людских стад на планете должен был запираться в мастерской, чтобы, обсыпаясь опилками, коряво сварганить какой-нибудь кедровый или сандаловый поджопник.
Ядир остервенело сплюнул, имея в виду наслаждение, с которым он бы повесил хирурга из Энлиль-Центра. Второй раз тот подсовывает ему донорский Хомо-брак, к тому же с ярко выраженной педерастической тягой.
Предыдущий безголовый муляж был так же идеально здоров и накачен, имел мясистый, ослиного масштаба фаллос– чем прежде всего руководствовалась хирургия в Энлиль-Центре. Однако та донорская сволочь из Голландии, тот потс необрезанный, оказался потайным кошкодавом при жизни. И сколько пришлось потом передушить этих орущих, царапающихся тварей – до нынешней замены – знает один Яхве.
…Ядир поднял голову. В глаза мягко плеснула свежемытая, сочная зелень Самурского бора, сливочная желтизна барханов перед ним. До тверди осталось триста– четыреста шагов.
Сзади вкрадчиво шелестела на почтительном расстоянии надувная лодка с экипажем: Властелин, идущий по воде, всей спиной, торчащими лопатками источал немое, ядовитое бешенство. Какое не вязалось с морской негой, разлитой до горизонта, не было этому немому психопатству причин – так казалось.
Однако им, досуговой обслуге, неведома была главная первопричина, которая затмевала остальные и изводила тяжким ожиданием. Уже завтра перед Ядиром выткется из воздуха РЕВИЗОР. И будет протыкать вопросами, как шампурами, все изработанное существо Ядира, которое, конечно, за века что-то недоучло, где-то недоработало, чего-то недосмотрело на этой блядской планете с ее тараканно – кишащим населением, с ее дегенератами в правительствах и гениями в народах. И если дебильно-основная часть этой двуногой биомассы управляемо и устойчиво сокращалась, то наделенные неподвластной даровитостью вундеркинды и индиго плодились все чаще, поджаривая мозг Ядира так, что он шкворчал и трепыхался свежей рыбой на раскаленной славянской сковородке. Арийский этнос, обогащенный генами Энки, Ноя, Иафета был истинным кошмаром для Ядира.
Наваливаться войском на арийцев, выдавливать из них полезный для Хабиру результат угрозами и силой – было безнадежно. В памяти Ядира, в недрах мозгла зажглась и полыхнула изводящяя генную память бедоносная панорама.
… Над бескрайним полем восходило кровеносное светило. Полынно горек и ознобист посвистывал над степным размахом утренний свежак, гнал серебристо-ковыльную волну меж двумя ратями. Первая – черная, закованная в кожу, в бронзу растеклась по зыбко-розовой степи несчетными тысячами. Вторая, в полумиле, встала тремя сотнями на саранчово-обжорном пути первой, загородила собой родовые городища огнищан, что осели в Семиречьи, у истока Ра-реки, близ вершины Ямантау – в священной для арийцев долине Аркаима. Первая рать, распялившись двумя конными лавами по горизонту, ползуче, молча охватывала в полукольцо вторую.