СТАТУС-КВОта

Али, услышав грохот в кухне, вбежал в нее и попал под полосующий хлест когтистой лапы, проломившей ему череп. Следующие удары буквально перепахали его торс кровянистыми бороздами, рвущими кожу на груди и боках – до костей. Хозяин уже лежал на полу, истекая кровью, когда взбесившийся палач, влекомый паническим окликом Светозары из спальни, мягким махом метнулся туда. Женщина, распахнув дверь, увидела шерстяное, багровое страшилище на дыбах. Тогда то и раздался ночной женский крик, разбудивший треть села, после чего и была задрана Светозара в короткой схватке с хищно-кромсающей легкостью.

Спустя несколько минут к дому Оседня мчались несколько мужиков с ружьями. Но там уже кроме двух трупов, никого не было. В избе не было и сына этой пары Руслана. Не было ни тела, ни следов его растерзания. Скорее всего лесной шатун уволок пацана с собой – мертвого или живого.

…Участковый уполномоченный Реутов, допущенный «сквозь зубы» матерыми городскими следаками к месту проишествия, неприкаянно бродил из комнаты в комнату, придавленный багряной жестокостью звериного разбоя. Он был здесь, напитавшись семейным устоявшимся ладом, всего сутки назад.

Он уже ответил на все вопросы следаков об Оседне: примерный семьянин, старовер, с золотыми руками. Семья прибыла в их село откуда-то из Брянщины. Оседня, с одинаковой сноровкой и добротностью вязавшего топором и стамеской резные наличники на окна, копавшего колодцы, мастерившего срубы, крыши и печи – сразу приняло и приязненно вобрало в свою сердцевину все село.

С женой Светозарой жили они полюбовно семь лет. Их наследнику Руслану было шесть лет. Но и в эти малые годы он уже на диво мастеровито тренькал на балалайке и кавказской дудке, бегло читал и сноровисто орудовал трехзначными цифрами в смышленой не по возрасту головенке.

Была еще одна особенность у пацана: проговаривался он на людях, хотя и редко, на каких-то разных, никому не известных языках, которым его учили мать с отцом.

В углу избы висела икона Божьей Матери под рушниками. Под ней лежали Евангелие, да еще древняя на вид, толстая книжища в кожаном переплете с текстами из неизвестных, скорее всего старославянских букв.

– А это что за хреновина? – выслушав Реутова, хмуро кивнул на стену районный прокурор. На стене спальни, как-то странно и обильно заляпанной кровавыми кляксами Светозары, висел черный, грубой шерстяной вязки коврик – метр на метр. На провально-угольном фоне плескала в глаза животворная зелень арабской вязи.

– Это у него из Корана выписано, – стал растолковывать участковый – Али объяснял: это что-то типа «Да здравствует Аллах милосердный ».

– Икона Богоматери в углу и Аллах на Стене… он что, многобожец был? Такие разве водятся? Ты ничего не путаешь, капитан?– хмуро и недоверчиво склеил прокурор несовместимое в следопытном своем, клерикально-скудном разуме.

– Э-э… Реутов, ты меня слышишь? Я спрашиваю: эта семейка, твои сектанты, двоим богам лбы отбивали, что ли?

– Так точно, товарищ полковник. Двоим молились. – наконец выцедил из себя на время онемевший участковый. – Али с женой в шиитах-алавитах состоят… состояли. Они и в Христа и в Магомета верили.

– Это как? Подробней можешь, капитан? – заинтересованно оживился вдруг райпрокурор.

– Не могу. Не по моей это части, товарищ полковник, – наотрез отказался от подробностей капитан, страстно желавший только одного: пошел бы ты куда подальше, прокурняк, хоть на полминуты.

Мог он разъяснить прокурору про алавитов, исламских христиан, исповедующих веру в священную Троицу: Мухаммеда (Да приветствует Аллах его и его род!), его зятя Али и сподвижника Сальмана-Аль-Фариси. А так же веривших в «скрытого имама» Мухаммеда Аль-Мунтазара, чтивших Божественного Иисуса и солнце Ра. Коран и Евангелие были для алавитов одинаково священными книгами, ибо там и там пророчески высвечивались драгоценные понятия и различения Добра и Зла, отрицался паразитизм, исповедовались любовь к ближнему, терпимость к иноверцам и неукоснительно предписывалось добывать хлеб в поте лица своего.

Мог рассказать полковнику обо всем этом участковый Реутов, просвященный Оседнем. Но не захотел. Ибо в самой сердцевине мозга его засело каленым наконечником стрелы видение. В зелень и черноту коврика на стене, в арабскую вязь на нем врезалась наглая паучья краснота неведомого знака, КОТОРОГО НЕ БЫЛО ЕЩЕ ДЕНЬ НАЗАД, КОГДА РЕУТОВ ЗАХОДИЛ В ЭТУ ИЗБУ.

Полковник, махнув рукой на Реутова, вышел из спальни в кухню, к трупу хозяина дома, где уже сворачивали свои сыскные принадлежности следователи.

Капитан, наконец-то дождавшись ухода, шагнул к стене. Ковырнул ногтем паучью красноту на зелени. В ладонь невесомо отвалилась красная чешуинка. Реутов размял ее в пальцах, послюнил, понюхал. Это была запекшаяся на шерсти кровь.