СТАТУС-КВОта

Рядом толклись пять охранников. Он прошел сквозь их остолбеневшую шеренгу в подъезд, не остановленный. Поскольку вдолбленный в их мозги приказ гласил: эту личность хватать, не выпускать из подъезда. Но оживший, тавром впечатанный в их память фотопортрет во плоти не выходил – входил в подъезд.

Спустя секунды, опомнившись, они, ринулись за ним. И лишь вцепившись стопорящим хватом, озвучили ситуацию дурацким вопросом:

– Куда?

– К себе домой.

– Стоять!

– Стою. Чем дольше простою, тем больше пенделей от генерала каждому из вас.

Старший связался по рации с квартирой.

– Товарищ генерал, докладывает пятый. Здесь…Бадмаев.

– Где…здесь?

– В подъезде.

– Что-о-о? Что он там делает?

– Идет к вам…то есть к себе в квартиру.

– А ты что делаешь?

– Нацепил ему браслеты, докладываю вам.

– Докладывает он…м-м-мать твою! С Бадмаевым ко мне бего-ом! – Ор генерала, прорвавшись сквозь полуоткрытую дверь квартиры, плеснул с четвертого этажа кипятком на бойцов, ибо измотанным и встрепанным козлом отпущения метался Белозеров у оцепеневших тел московских погонял: Левина и охранника.

Час назад, панически ошпаренный молчанием Левина, зачем-то отпустившего охрану, примчался генерал к Бадмаеву. Нашел вместо хозяина квартиры две недвижимых чужих плоти, которые кошмарно-издевательской компашкой пришвартовались к уже одеревеневшему в морге трупу Качиньского.

Генерал вызвал «Скорую» и своих медспецов, доложил в Москву. Пытаясь вместе с врачами вытащить из комы или из «сна» (?!) гостей – чекистов, он постарел на годы. И Левин и охранник, две вялых, недвижимых куклы были теплы, дышали. Но, хоть ты волком вой, не отзывались на шлепки, на оклики, на водяные брызги.

Не помогли и спецуколы, от них вздрючивались в полуплясе иные полутрупы. Лишь явственно и страшно стало карежить от внутримышечных инъекций лица и спазматически, по-скоморошьи, задергались ступни и кисти рук.

Москва, лубянский генералитет трезвонил уже пятый раз, рычал и поливал изысканно-убойным остракизмом. У Белозерова, так и не снявшего фуражку, под ней, на мокрой плеши щекотно, явственно поднялись и не желали опускаться остатки волосяной роскоши.

…Охранники со свистящим хрипом почти внесли Бадмаева в квартиру – два взмокших Серафима поставили пред генералом невозмутимо-каменную статую грешника.

Бадмаев, окинув взглядом безрезультатное ристалище воскрешения, гусиным шепотом попросил генерала:

– Пусть все уйдут.

– Командовать будешь у себя в спортзале! – Почти не соображая, что несет, взрычал генерал. – Где шлялся?! Как улизнул отсюда! Отвечать!

– Не вовремя пришел. Что, Левина будить не к спеху?

– Так это ты… его?!

– Возьмите себя в руки, генерал, – негромко уронил Бадмаев: будто плетью огрел меж лопаток.

– Всем выйти. Медицине ждать у подъезда в машине. Ты… вы… сможете без медицины?

– Уж как-нибудь.

Закрылась дверь. Разжижено, бескостно опустился в кресло генерал, не держали ноги. Под ухом грянул телефонный звонок. Белозеров дернулся, затравленно уставился на Аверьяна.

– Москва…

Бадмаев тронул за плечо Левина, негромко, жестко приказал:

– Просыпайтесь.

Левин открыл глаза. Истошно, надрывался верещанием телефон. Бадмаев взял трубку. Услышал лающий, с хрипотцой баритон, пропитанный нетерпеливой, взвинченной угрозой:

– Генерал Белозеров! Я приказал докладывать каждые десять минут! Вы разбудили Левина?

Бадмаев прикрыл трубку рукой, сказал Левину:

– Скажите, что едва проснулся. Перед этим принял снотворное, поэтому не могли разбудить.

Левин взял трубку.

– Полковник Левин. Да… я… Долго будили, принял снотворное. Со мною все в порядке. Голос еще не отошел ото сна… здесь Белозеров и Бадмаев. Так точно, Бадмаев… тот самый… Аверьян Бадмаев.

– Я дал согласие работать с вами, – обрушил Аверьян нежданное.

– Он дал согласие работать с нами, – все так же тусклым срезом смотрели глаза полковника, размеренно ронялись фразы.

– Нам нужен час для разговора. Попросите, чтобы не тревожились и не мешали, – развернул Аверьян стронутую им событийную лавину в намеченное русло.

– Прошу прощения, товарищ генерал-полковник… нам необходим один час без помех. Так точно… я доложу вам через час.

Левин положил трубку. Стал ждать – бесстрастный истукан с закаменевшим в гипно-цементе мозгом, через которого бесследно протекли века.

Смотрел на Левина, на Бадмаева генерал, глаза набрякли испугом: творилось что-то несусветное.

– Не тяпнуть ли нам коньячку, Виктор Иванович? – вдруг выломился из зависшей напряжёнки хозяин.

– Не откажусь.

– Я символически, а вам советую…сто грам.

– Борис Иосифович… вы присоединитесь? – поеживаясь в неуюте, спросил Левина генерал.

– Он свое вылакал на сегодня. Не так ли, Левин? – Бадмаев разливал коньяк, не глядя на полковника.

– Я свое выпил, – спокойно, тускло подтвердил полковник. Белозеров выцедил коньяк, заел конфетой. Закрыл глаза. Подергивался живчик под глазом.

– Вы как, Виктор Иванович?

– Терпимо. Хочу спросить…

– Потом. Сейчас будем работать. Прошу вас: никак не реагировать на то, что здесь произойдет. Возьмите себя в руки, не вмешивайтесь в разговор. Это крайне важно. Думаю, узнаете много полезного для себя.

– Что именно?