СТАТУС-КВОта

– Что у вас в папке, товарищ маршал? – зажатый в угол меж приказом и субординацией, осведомился совсем уже затурканный помощник.

– А это не твое собачье дело! – взревел, сорвавшись с катушек уже не Жуков, а его изгаженный легендарный статус. – Твое дело доложить начальству, что здесь зажали и лапают в углу, как проститутку, маршала Жукова!

На рев, спустя секунды распахнулась дверь, вышел Королев. Окинул взглядом происходящее. Неторопливым, грузным шагом дошел до адъютанта – помощника. И крючковатым толстым пальцем несколько раз долбанул его по лбу:

– Мозги здесь есть?!

Вернулся к двери кабинета. Остановился, склонил голову и жестом показал:

– Прошу ко мне, товарищ маршал.

Он пропустил Жукова в дверь, все также с низко склоненной головой. И лишь затем, подняв ее, изобразил губами и лицом свою трехэтажную укоризну – все, что он думает о качестве серого вещества в черепах охранников, помошников и адъютантов.

…В кабинете, он включил селектор:

– Меня нет ни для кого.

– С Кремлем соединять, если позвонят, товарищ Генеральный?

– Ни для кого! Диспепсия у меня, сижу на унитазе.

И лишь после того подошел, обнял Жукова:

– Ну, здравствуй, брат Георгий. Это сколько же не виделись?

– Здорово, Сережа. Да уж… лет десять… иль больше?

– А что не звякнул из Москвы? Я б тебе пропуск сразу без этого… кретинизма.

– Хрен с маслом, а не «сразу». Я двое суток трезвонил по всем кабинетам. Бесполезно. Ни зама, ни тебя на этом свете нет. Враз испарились вы для Жукова.

– Х-х-е. Опустили тебя ниже плинтуса. Ну ладно, остывай. Считай мы квиты. В 55-м, когда накрылась вторая ракета, меня к тебе неделю не пускали.

– Злопамятен ты, Генеральный.

– А ты как думал. Ну, водочку или коньячок? Маршалу еще можно?

– Вопросы у тебя дурацкие… чего-чего, а это черта с два отнимут до самого гроба.

Он сидел растекшись телом по креслу с дрябло – обвисшими нервами. Покоем разливалось в голове неторопливое священнодейство хозяина у стола: звяк ложечек, бокалов, благородно-серебряная тусклость ножа, отслаивающего прозрачную желтизну ломтиков от лимонного кругляша. Он был у цели. У самой крупной за последний десяток бешеных, отравленных унижениями лет. Одна осталась отрада в жизни: мемуары, хотя и над ними уже нависла с хищным вожделением стая Суслинских цензоров.И сам он, необозримо раздувшийся в статусе идейного Пахана, заявит Жукову потом – с циничной, серо-макинтошной скукой: «Вот эта ваша писанина не выйдет никогда. ЦК, Политбюро внесли в неё сто восемьдесят поправок, замечаний. У вас не хватит жизни все исправить.»

…Жуков поднял бокал с маслянисто-грузным, янтарным кизлярским коньяком: одному бульдогу Черчиллю лакать его, что ли?

– У тебя здесь как у всех, «сквозняк»? – спросил Жуков, имея в виду неизбежность прослушки для верховных кадров.

Королев рубанул ладонью по сгибу локтя, выставил кулак:

– Вот им! Свои всё выскребли! До миллиметра. Здесь чисто.

– Свои… еще остались?

– Обижаешь.

Подняли бокалы.

– Так за кого?

– За «сиську-матиську» не будем, – сказал Жуков.

– Само собой. За «мамочку»…

– Хрю-муттер тоже перебьется.

«Хрю– муттера» придумал Жуков, соединил Хрущева с его подлинной этнопринадлежностью – «Перлмуттер». Для краткости и для приличия, когда все было на слуху, Хрущов именовался «мамочкой» за хвостовое «муттер».

– Значит… за наших, кто не дожил… а потом – за Сталина.

И выпили. Они, творцы, великороссы, знали цену себе и всем, кто прихотью судьбы верховно дергал их за нитки, отслаивая тех, кто был Правителем по сути и предназначению, – от остальных, кто вылез на верха, владея виртуозно-гибким навыком задо-лизания и подковерной подлянки.

Похрустывая шоколадной плиткой, поднял Королев набрякшие усталостью глаза:

– Так сколько, говоришь, не виделись?

– Да уж больше десятка лет.

– Все это время думал: встретимся так вот, в такой обстановке и выложу, что накипело. Не обессудь.

– Валяй, Сережа.

– Ведь ты про...л свою судьбу тогда, в 53-м… и государство сдал козлу-Перлмуттеру под хвост. Говорю, что думаю.

– А что так деликатно? Я сам себя все эти годы крою и не таким штилем, не для женских ушек.

– Выходит… мы про одно и то же?

– Выходит. Иначе я к тебе бы трое суток не ломился.

– Ты понимаешь… все у меня в порядке. Живу в режиме персональных пожеланий. Теперь не то, что раньше: что захочу – выкладывают… тут же, полной мерой. Мы впереди американцев со своей «Семеркой», ракеты шастают наверх без сбоев, летает наша станция, отборных кадров для полетов – некуда девать. Иной раз думаю – какого черта?! Все, ради чего лоб расшибал о стены, все что задумывал – сбылось. А на душе… сплошной нарыв. Куда мы прём на всех парах?! И кто рулит?!

– Тогда я вовремя сюда явился, слава Богу, – напористо и непонятно выцедил Жуков. И вдруг перекрестился. Вгляделся в маршала Генеральный:

– Какой-то ты другой… стал.

– Ты продолжай, Сережа, занятный разговор у нас затеялся.