В следующий миг увидел Василий голый пень. Аверьяна уже не было на тусклой желтизне среза, куда сразу же врезались лезвиями мечи.
Молниеносный клубок тренерской плоти, обтянутый голубым трико, пружинисто разворачивался в метре от пня. А развернувшись, тараном выбросил в пространство ступню в белом кеде, угодившую одному из меченосцев в живот. Скрючившись от боли, нападающий дергал из пня увязшее в нем острие меча, второй, уже сделавший это, запустил блесткое лезвие по кругу, рассекавшему Аверьяна напополам. Оно просверлило воздух в сантиметре от сухощавых ягодиц подпрыгнувшего тренера, на лету отклонявшего корпус от другого, режущего падени отточеного лезвия.
Сбесившееся стадо убивало своего вожака?!
Потрясение и ужас затопляли Прохорова: творившееся на поляне выламывалось из тысячелетий христового бытия: даже Иуда не поднял руку на учителя, отпасовав поцелуем мерзость иудаизма Каиафе и Пилату.
«Да где же Женька?! Какого черта он…»
Развернувшись всем корпусом к побратимому своему, только что несшемуся за Вовочиком, охнул и выстонал Василий:
– М-м-мать в-вашу…
Женьку рубили двумя мечами и секирой трое, полосуя хищно сгустившийся воздух серо-стальными вспышками лезвий. Туго сбитое, лаково блестевшее тулово Евгена дергалось в рывках и скрутах, уходя в последнее мгновение от смертельного хоровода свистящей стали.
Время от времени в шелестящую тишину, в запаленный, звериный храп схватки врезался тугой хряск: умудрялся доставать Евген двуногих зверей вокруг себя – ногой и кулаками. Уже скорчился на земле, дергаясь в болевом шоке, один из трех, с секирой. Но лишь ускорились, пошли вразнос оставшиеся двое.
В полынном, трясучем бессилии огляделся Василий. Редкой цепью рассредоточились по кругу остальные пятеро: не вмешиваясь, наблюдали за непостижимо подлой гладиаторской расправой.
Да что же за ведьмино варево булькало в этом круге?!
Мелькнула мимолетным сквозняком в мозгу трясогузная мыслишка: «Может, продолжение тренировки?» Но тут же отбросил Василий такую благость: уворачивался от хлещущих ударов Евген все медленнее. Вязла былая полетность акробатических уверток в трясинной усталости.
Но главное – как сигнально-смертельный флажок на ветру полыхал под ключицей Евгена красный клок надрезанной кожи, заливая кровяной глазурью всю грудь.
Ранив Чукалина, его натурально и подло, скопом, добивали!
Каленая ярость вздыбилась в Прохорове, подбросила его с земли. Поймав взглядом догорающее синими протуберанцами кострище, понесся он к нему страусиными скачками, пропуская под собой полуметровые пни. Достигнув паленой, хлестнувшей жаром в лицо окраины костра, уцепил Василий двумя руками полыхавшие еще головни, и, вздев два увесистых факела над головой, ринулся к сыну графини Орловой, коего добивала чернь.
Уже извивался ящерицей, дергался на земле Чукалин, уворачивался от рубленных хлестов стали. Обжегшись о красногрудую предсмертность его торса, взревел и хрястнул Василий своим дубинным факелом по лопаткам на бычьей спине одного из меченосцев:
– Н-н-на, сволочь!
Ужалено отскочив, заорал нападавший:
– Ты чего, дед, офонарел?! Женька, уйми своего кабана, не то сам выключу!
Здоровый жеребячий гогот вспухал по окружности поляны. Прохоров затравленно огляделся. Беззвучно трясся в хохоте невредимо сидящий на пне Аверьян. Ржало все воинство, только что рубившее насмерть вожаков своих. Сотрясаясь в конвульсии, глянул Василий на опрокинутого и залитого кровью Чукалина. Но и этот подлец скалил зубы!
Со стонущим рыком опускался Прохоров на землю: нестерпимо жгло ладони, кои стискивали полыхающие факела. Попробовал разжать их – не вышло: цементной крепостью скрючились пальцы на малиново рдевшем дубье. Взмыл с земли Евген, кинулся к Василию. Вдвоем со Стасом, все еще дергающим обожженной лопаткой, они едва расцепили клещи непрошенного защитника.
Дурак дураком сидел на земле сирый, несчастный доцент, бессмысленно смаргивал слезы и пот с ресниц, дул на ладони. Смех стихал. И в звончатую, кострищем прогретую мирную благодать поляны стали падать размягчено-восковые фразы:
– Ну дедо-о-о-к…
– Дед-то наш человек!
– Аверьян Станиславыч, в компанию ветерана берем?
– Какой я вам дед, жеребцы?! – свирепо озвучился Василий. – Вздуть бы вас всех за такие катаклизмы на мою шею, да песку нехватит, весь рассыпал по поляне.
И опять ржали. Помог подняться, повел Женька Прохорова к Аверьяну. Усадил рядом с тренером. Тот подержал руки над бурыми, нестерпимо саднящими ладонями Василия, и боль стала сворачиваться, уползать из них. Затем, намочив две холщевые тряпки в моче из жбана, обернул ими ладони.
Аверьяново воинство между тем разгребало граблями пышущую жаром гору углей после костра. Заполнялось огневым свечением углубление от кострища: квадрат два на четыре.
Разлепив спекшиеся губы и обретя, наконец, дар речи, спросил Василий тренера:
– Что это было, Аверьян Станиславович? Что за подлянку творила эта банда с вами и Женькой?
– Осле-еш-шня-я-а-а фас-с-са рен-нировф-ф-ки-и-и… ол-л-чи-и-и бо-о-о-о-о-й.