Он зашагал в снижающуюся глубь грота. Василий двинулся за ним. Три язычка у трех свечей, сгибаясь, трепетали. И тени Григоряна и Василия на блескучих стенах метались сумрачными зыбкими мазками. Остановились в тупике – перед тяжелой, висевшей на металлической струне шторе-полотнище. Из нее торчала стальная спица длиной в два пальца – с ушком. Сквозь ушко была продета шелковая нить. То была гигантская игла, скорей всего для сшивания кожи и брезента.
Григорян сдвинул штору, обнажил стену. Стена вздымалась ввысь, засасывалась бездонною утробой мрака, с отчетливо узнаваемыми россыпями созвездий: Гончих псов, Большой и Малой Медведиц, Рака, Козерога. Угадывался серп луны – рядом с зеленоватым шариком Земли. В пространство между ними летел, вторгался хвостатый планетарный сгусток.
На фоне черноты и звездных скопищ отчетливыми резкими штрихами начерчен был рисунок в человечий рост – кипенно белым контуром изображена ракета из трех отчетливых фрагментов: встроенный аппарат приземления, корпус с топливом и оборудованием и модуль управления. Ее сопла исторгали багряный язык пламени – из красной охры. Рядом впаялся в блесткость черноты космический явный гуманоид – в скафандре, в шлеме. Все линии, черты панно несли в себе неукротимость времени, поистине вселенский размах мышления иной, нечеловеческой цивилизации. Художник оставил на стене свой пламенеющий, цвета закатного солнца, автограф. В него вклещились снизу вибрирующими угольными пауками те же буквы – но в перевернутом, зеркальном виде.
– «Нетленный повелитель», – перевел из-за спины Ашот, – то их язык, поздневековый деванагари, который перерос в санскрит.
– Откуда это здесь… кто рисовал?!– спросил Прохоров: неведомую мессианскую эманацию струила космо-фреска, обжигая младенческий, податливый разум человека.
– Тот, кто создал Алтарь, эти схороны: AN-UNNA-KI.
– Кто они?
– Они – «Те, кто с небес на землю сошел» Рядом – их корабль. В пиктографах иафетитов: аккадцев, шумеров, вавилонян, персов, ариев все это значится как DIN GIR, или «Праведники с огненных, летающих колесниц».
– А эти… кости?
Бугрился сахарной белизной под стеной холм из костей: полуметровый череп кошки с клыками в локоть, скелеты грузных летунов – гусей, размером со страуса или гигантских дроф, берцово-бедренные кости и копыта – с баскетбольный мяч.
– Остатки первобытных трапез.
– Неандертальцев?
– Кроманьольской расы XOMO SAPIENS. Она была научена здесь анунаками растить и печь хлеба, приручать диких животных, выплавлять железо, варить жидкую пищу. Изготовление горшка из глины, оседлая варка пищи на печах – вот преимущество кроманьольцев перед кочевниками, оно их сделало хозяевами планеты, наделило оседлостью, одарило способностью рисовать, исполнять обрядовые пляски, играть на глиняных свирелях под рокот бубнов. Все это изображено на стенах других гротов, и обнаружено в раскопках древнейшего городища кроманьольцев Чатал-Уюка. Но турки запретили там все раскопки: непостижимо высока оказалась культура древней расы кроманьольцев по сравнению с их предками кочевниками.
– Эти схороны строились для них?
– Для всех, чьей Родиной стал Арарат. В том числе и для приплывшей сюда арийско-африканской расы иафетитов.
– Приплывшей?
– Причалившей к горе. Пришельцы смешались с аборигенами. Армянское нагорье стало генетическим котлом, здесь сформировались все европейские цивилизации. Но далеко не сразу.
– Ашот, ты кто? – спросил угрюмо, настороженно Прохоров.
– Занудный армянин, который мучился с тобой в аспирантуре, – усмешлив и непроницаем был Григорян.
Но не устроил Василия его ответ, поскольку выпирал, не укладывался в него набор событий и картин, впрессованных в сегодняшний день.
ГЛАВА 2
Второй час шел Совет Богов. Две партии, два лагеря властителей Накi восседали во дворце Энлиля в Ниппуре – е.kur. Здесь был Энлиль, его сыновья: Ниннурта, Ишкур и Наннар, его племянница Инанна. С Энки пришли сыновья: Думузи, Ра, Мардук, жена Нинхурсаг, боги Нергал и Гор – пришли с холодным отчуждением, расселись по другую сторону овального стола, сиявшего бордовой полировкой сандалового дерева.
О предстоящем поведал Астро – жрец Субарту: иссохший негроидный старец с посеченной сединой шевелюрой, изнемогал от предсмертного гнета своей вести. Мутно-росяная капель скапливалась на лбу, стекала по вискам, по морщинистым щекам в курчавый клин бороды. Дрожал и прерывался голос у жреца, принесшего итог трехлетних наблюдений из обсерватории Стоунхенджа, Аркаима и Мачу-Пикчу. Три пронизающих пространства ока на разных материках вбирали в окуляры телескопов движения планет и звезд. Вбирая – сопоставляли, вычисляли, расстояния и орбитальные циклы. Сращивали все воедино, чтобы, наконец, срастив результаты, обрушить на богов единственно возможный и неопровержимый итог: грядет земная катастрофа.