На выходе из зала Горбач подтолкнул Лизу вперед, обернулся и увидел, что Коршун сидит в той же самой позе. Он так и сидел, пока его не начали избивать бойцы Ингвара. После Коршуна крепко связали и бросили в ту самую комнату в конце зала – надо думать, до выяснения. Бойцы, матерясь, крепко закрыли тяжелую дверь. Двое встали караулом.
Горбач вышел на улицу. Он сощурился – после полутьмы тронного зала дневной свет ударил по глазам. Внутри Горбача творилось что-то странное. Ингвар быстро курил. Рядом стоял Синклер. Он придерживал Лизу за плечо. Та смотрела в землю, ее лицо ничего не выражало, словно она была не здесь. Филин подошел и, спросив разрешения у Синклера, увел Лизу к маленькой полевой кухне, что стояла рядом с оцеплением.
– Вы поняли, что произошло? Вернее, что едва не произошло? – спросил Ингвар.
– Более чем, – ответил Синклер. – Он заминировал зал. На всякий случай. Случай произошел.
– И какого хрена он не взорвал нас сразу? – спросил Ингвар задумчиво.
– Ждал.
– Кого?
– Вас. Вашего помощника. Хотел мести, – сказал Синклер.
– Ну, мы пришли, зачем трепался дальше? Ну, допустим, хотел поиздеваться, это я могу понять, – сказал Ингвар и быстро затянулся по-солдатски. – Но почему передумал?
– Потому что. Я ошибся.
– В чем?
– Долго рассказывать.
– А почему вы его не порешили в итоге?
– Та же причина.
– Ладно, черт с вами. Вечером приглашаю на чай, поговорим плотнее, – сказал Ингвар. – Кроме того, хочу заранее дать понять – есть очень важный разговор. Речь пойдет о найме некоторым образом.
– Найме куда? – уточнил Синклер.
– Миссия в Москве, – сказал Ингвар.
– Дети тоже? Нужны для разговора? – спросил Синклер.
– Дети тоже нужны, дети вообще нужны в первую очередь. Вечером жду вас всех, – сказал Ингвар. – И не пытайтесь покинуть город. Филин обеспечит вас всем необходимым.
Их разместили в казарме рядом с домом правительства. Владимир был богатым городом, и центр тут содержался в приличном состоянии. В комнате нашлись настоящие железные кровати, столик и даже маленькая печка. На окне стояла герань и еще какой-то цветок, названия которого Горбач не знал. Их с Лизой разместили вдвоем, Синклер поселился отдельно. Он сказал, что ему нужно подумать, и ушел. Филин принес Горбачу и Лизе еды: плоский хлеб на камне, картофель в мундире, соленые огурцы, чайник и банку тушенки. Научил, как разогреть все это на печке, пошутил, что ничего не отравлено. И ушел.
«Странно, – подумал Горбач. – Пару часов назад я умирал с голода. Вот еда, а я не хочу есть». Он взглянул на Лизу. Та тоже проголодалась, но даже не смотрела в сторону стола. Горбач понял, что надо сделать.
– Давай погадаем, – сказал он.
– В смысле? – спросила Лиза.
– На «топор-пилу». Или «пилу-топор», как правильно?
– Ты серьезно, да?
– Да, – сказал Горбач. – Я никогда не был так серьезен.
– Для этого надо, чтобы ты волновался, боялся или умирал, – сказала Лиза. – Просто так не сработает.
– Я очень сильно волнуюсь. И я очень сильно боюсь того, что увижу, – сказал Горбач.
– По тебе не очень скажешь.
– Это правда.
Лиза подошла к его кровати и села рядом. Горбач протянул руку и только сейчас понял, как сильно она дрожит. Он усилием воли попытался отогнать от себя образ леса-лабиринта. Но понимал, что это не поможет.
– Если заблудишься там, слушай мой голос, понимаешь? – спросила Лиза. – Там бывают чудовища. Я предупрежу о них. «Топор-пила», помнишь? Топор – прячься. Пила – беги.
– Я помню.
– Я рада, – сказала Лиза.