Стеклянное лицо

– Здесь все не так, как наверху, – с горечью произнес Эрствиль. – Следователи не приходят сюда, чтобы защитить нас. Если дело касается придворных и мастеров, они жилы рвут и выбивают двери, хватая всех, кто под руку подвернется. Но если убивают чернорабочих, они и пальцем не шевельнут. Ни разу не видел, чтобы они прочесывали улицы после репетиций.

– Репетиций? – нахмурилась Неверфелл. Ей очень не понравилось, каким тоном Эрствиль произнес это безобидное слово.

– Ну, это мы их так называем. Местная шутка, – пояснил он, и веселья в его голосе было не больше, чем в куске гранита. – Понимаешь, убийства при дворе – не редкость. И никто не хочет опростоволоситься в ночь премьеры. Поэтому придворные спускаются в Рудники поупражняться в своем нелегком деле, ведь никто не будет скучать по чернорабочим. Кроме других чернорабочих, а они, разумеется, не в счет. Здесь придворные испытывают новые яды, здесь дают наемным убийцам возможность показать себя, здесь отрабатывают удары мечом и сценарии нападения.

– Они убивают людей? Просто приходят и убивают? Ни в чем не повинных людей?

– Нет, только чернорабочих, – с напускной беспечностью ответил Эрствиль, но слова его были тяжелее, чем двухтонный колокол. – Череда странных, но схожих между собой убийств – или самоубийств, несчастные случаи, «вспышки болезни», от которых все умирают одинаково быстро, – так это обозначают на бумаге. Но мы-то понимаем, в чем дело. Недавно опять началось. «Домашние убийства», чернорабочие убивают чернорабочих – так написано в протоколах. Но я скажу тебе, что кто-то из придворных опять репетирует. Нутром чую.

Неверфелл не знала, что ответить, она будто онемела. Перед глазами пронеслись путаные улочки Нижнего города, толпы людей, забитые ясли. Разум отказывался воспринимать услышанное – иначе ей пришлось бы что-то почувствовать, и чувства разорвали бы ее изнутри. А Неверфелл и так была натянута до предела.

Эрствиль посмотрел на нее, когда они прошли мимо светильника, затем остановился и осторожно выглянул из-за угла.

– А тебя сильно потрепало, – угрюмо пробормотал он. – Уже не желторотая птаха, да? Кое-что узнала, кое-что увидела, кое-что уяснила…

Неверфелл кивнула:

– Ты заметил? Я… изменилась? Сильно?

– Да, ты изменилась. Взгляд стал осмысленнее. Но я не думаю, что это плохо. Хотя подозреваю, что твои хозяева с этим не согласятся. А ты ведь собираешься к ним возвратиться, угадал? Вместо того, чтобы пойти к Грандиблю.

Неверфелл помедлила, потом снова кивнула.

– Боюсь, я не могу к нему вернуться. Я должна разузнать о своем прошлом, о том, кто я. И жить, как прежде, в сырных туннелях у меня не получится. Я выросла из них, как вырастают из старой одежды. И выросла давно. Наверное, поэтому я потихоньку сходила там с ума.

Эрствиль издал какой-то странный, слабо различимый звук, но спорить не стал. Вместо этого он заговорил о более насущных проблемах:

– Провести тебя на верхние уровни сейчас, когда повсюду шныряют следователи, будет тяжелее, чем поймать блоху. Но я постараюсь что-нибудь придумать.

Неверфелл уже поняла, что попасть в Рудники куда проще, чем выбраться отсюда. Спуститься в Нижний город можно было по любому угольному желобу или мусоропроводу. А вот взобраться по ним вверх – задача, которая по силам только Клептомансеру.

– Здесь десятки шахт, но все они предназначены для спуска. Из Рудников поднимаются только чернорабочие. И то лишь после того, как вымоют руки.

– О! – Глаза у Неверфелл широко раскрылись, когда она услышала его последние слова. – Эрствиль… Вся вода в Каверне берется из подземных рек, которые текут по Рудникам, верно? Она поступает в большие цистерны у самой поверхности и уже оттуда бежит по трубам.

– Ну да. А что?

– Каким образом вода из рек попадает в цистерны?

– В жизни не слышал идеи бредовее, – прошептал Эрствиль.

Темный извилистый туннель привел их на заставленный ящиками и бочками берег узкого канала с мутной водой. Впереди Неверфелл разглядела ворота шлюза, а за ними – реку, к которой стремился канал. Эта река была не ревущим белогривым монстром и не грязным илистым ручейком; нет, она величаво и целеустремленно несла свои чистые воды, в которых дрожали отражения диких светильников.

Чуть выше по течению Неверфелл заметила механизм, напоминавший гигантское беличье колесо. Внутри колеса размеренно шагали рабочие, приводя в движение вал, который, в свою очередь, крутил широкий ремень, спускавшийся из шахты в потолке и затем убегавший обратно. К ремню с равными промежутками крепились продолговатые ведра шириной примерно в метр. Колесо совершало оборот за оборотом, и ремень опускал ведра в реку, чтобы полными воды унести их по шахте вверх.

– Готова? – спросил Эрствиль. – Дождись, пока ударят в гонг.

Удары гонга отмечали конец одной смены и начало другой, когда надсмотрщики и рабочие отвлекались, чтобы получить карточки, отметиться в журнале и, самое главное, занять место в колесе так, чтобы механизм не выбился из ритма.

– Сейчас! – прошипел Эрствиль, грубо толкая Неверфелл в спину.