Стеклянный дом

Джинни резко оборачивается и смотрит ей в глаза чуть дольше, чем принято.

– На несколько дней. Потом уедет в Аравию. Раз уж вам так интересно. – Все сестринское тепло исчезает из ее голоса. – Я сама застегну.

Как они выдержат еще несколько дней? К тому же приближается последняя неделя августа. Уолтер должен вернуться в Англию. И они планировали позвонить в полицию. Или Джинни не верит, что Уолтер заявится сюда в любой момент? Она как будто вовсе отказывается думать обо всем остальном.

Время утекает, как песок сквозь пальцы. Близится смена времен года. Орды белых бабочек сменились злыми осами. Воздух в конце августа теплый, как кровь, но уже не жаркий; небо вымученно-синее. А на рассвете Рита чувствует, как в оконные щели начинает просачиваться запах осени, кисловато-сладкий, как бурые пятна на бочках опавших яблок. Рита тоскует по морю.

– В разговорах с Уолтером не упоминайте приезд Дона. – Джинни старается говорить непринужденно. – Давайте не будем устраивать скандал.

Рита смотрит на распустившийся край старого персидского ковра, и ей кажется, что она сама тоже потихоньку рассыпается.

– Что сказать Мардж? – тихо спрашивает она, не поднимая взгляда.

– Просто скажите, что приехал старый друг семьи.

Как будто она в это поверит. Мардж – настоящая ищейка. Рита бросает взгляд на неубранную постель Джинни, на перекрученные простыни и представляет, как домработница подносит их к носу и принюхивается.

– Лучше и ей сказать, чтобы ни о чем не говорила Уолтеру, – быстро добавляет Джинни.

– Вряд ли она меня послушает. – Мардж считает себя на целый разряд, а то и на класс выше Риты в семейной иерархии.

– Что ж, в ближайшие дни связаться с Уолтером будет сложно. Из-за всех этих дел с шахтой. Он ведь сам вам так сказал по телефону?

Рита кивает. Почему-то она не очень верит словам Уолтера. Вполне возможно, что он все же планирует позвонить – или вообще приехать без предупреждения прямиком с самолета, – чтобы застать их врасплох, поймать на горячем.

– В любом случае Мардж вряд ли может рассказать Уолтеру про Дона и умолчать о такой незначительной детали, как ребенок, верно? – Джинни присаживается на краешек кровати и надевает на тонкое запястье браслет-манжету со стразами. – Либо все, либо ничего.

То же самое касается и ее записей. Теперь все лето исчезло из сводок, превратилось в зияющую дыру в том месте, где не осталось правды. Только история, которую сочинила Джинни: выдуманная семья в сказочных лесах Аркадии.

– Мардж полюбила эту малышку, Рита. Она оказалась добрее, чем я думала.

В этом Рита тоже сомневается, подозревая, что Мардж просто приятно быть в числе посвященных в тайну. Приятно обладать властью. Молчание затягивается.

– Послушайте, Рита, я знаю, что вы не одобряете Дона.

Рита не находит в себе сил возразить, хотя она не в том положении, чтобы одобрять что-то или не одобрять. Джинни отворачивается к зеркалу и приподнимает подбородок, осматривая свое отражение.

– И как бы я хотела, чтобы Гера перестала так его ненавидеть. Это ужасно неловко, учитывая, как тепло к ней относится Дон. – Она поправляет браслет на запястье, потом бросает на Риту резкий взгляд, как будто возражая в ответ на невысказанное осуждение. – Жизнь не черно-белая. Все не так, как кажется в юности.

Рита едва заметно кивает. Она бы никогда не стала изменять мужу. Это такая же непреложная истина, как то, что она никогда не станет низкорослой и никогда не разлюбит папоротники.

Кажется, у нее все на лице написано, потому что глаза Джинни наполняются слезами, которые грозят размазать тушь и стрелки.

– Поймите, это не значит, что я стала меньше любить своих детей. Как раз наоборот на самом деле. Я наконец снова чувствую себя нормальной матерью, а не какой-то… не какой-то унылой черной тучей. – Она ловко ловит слезинку кончиком пальца. – После всего, что произошло, неужели я не заслужила нескольких жалких крох радости? Ответьте мне, Рита.

Сложный философский вопрос. От ответа ее спасает приглушенный звук выстрела, раздавшийся снаружи.

29

Гера

ВСЕГО НЕСКОЛЬКО СЕКУНД назад олень был жив. Близость смерти – на расстоянии одного вздоха, одного выстрела – отзывается резкой волной тошноты. Я засовываю палец в теплую дыру в боку молодого оленя и тут же отдергиваю руку. Что я наделала?

Дон, наблюдающий за мной, начинает смеяться:

– Браво. Твоя первая добыча. Теперь попробуй на вкус.

Я качаю головой. Тедди стоит рядом со мной, обхватив мою ногу, ища утешения, и очень старается не расплакаться.

– Значит, тебе слабо, да, Гера? Я так и думал.

Я кладу палец в рот и обсасываю. На языке вкус крови, медных монеток и чего-то еще. Силы, думаю я. Моей силы.

– Теперь жизненная сила этого оленя перешла в тебя. Прекрасное чувство, правда? – Безо всякого предупреждения Дон кидается ко мне и прижимает меня к своей голой груди. Мое лицо утыкается в его сосок и жесткие волосы. Мне неприятно.

Он с неохотой отпускает меня, когда я отстраняюсь. Его кожа липнет к моей. Я не могу отвести взгляд от оленя. Меня снова поражает неумолимость мгновения: только что ты был жив, а через секунду уже труп.