Стеклянный город

Часы на городской ратуше пробили восемь раз. Мое время истекло. На девятом ударе я его взял. Во мне рвались тысячи связей, лопались тысячи пружин, под ногами разверзлась бездна, в которую можно падать до бесконечности, но все-таки я это сделал. И это оказалось не так страшно, как я думал раньше. Может, потому что я сам теперь попробовал, что значит железом по животу. Я хотел это знать, и я это узнал.

Оба герцога: и Фурский, и Тиманский зашли за мной. Я сидел на кровати в глубокой задумчивости, меч в ножнах лежал у меня на коленях.

— Ты готов? — спросил Лаэрт.

— Да, — кивнул я, — сейчас.

Барьер уже был перейден. Нацепить на себя перевязь было делом одной минуты.

— Плечи расправь, — еще раз напомнил он.

И я наконец распрямился. Мне почему-то дышалось легко, как будто скинул с плеч тяжелый мешок.

— Ну, с богом, мальчик, — сказал мой грозный наставник, — не забыл, что нужно отвечать королю?

— Пока помню, — ответил я.

— Тогда пошли. Флора уже ждет. Верхом тебе трястись еще рано, так что поедешь с ней в карете. Там и причешетесь. Герцог не возражает, правда, Леонато?

Герцог Фурский только усмехнулся и великодушно махнул рукой.

— Этот пусть едет.

Мы спустились во двор. Пока шли к карете, я отметил про себя, что сейчас июль, половина десятого, прекрасный и теплый летний вечер, и с этого вечера начинается моя новая жизнь. Третья по счету. На клумбах под окнами пышно цвели розы и георгины, сумерки подступали, но вечер обещал быть бесконечно длинным и чудесным… Меч постукивал по левому бедру, он уже мне не мешал.

В карете было слишком темно, чтобы хорошо разглядеть красавицу-герцогиню. Ее узкое лицо белело, волосы чернели, платье блестело серебром и жемчугом. Леонато Фурский поцеловал ей руку и пристроился на своем черном скакуне возле правого окна, Лаэрт — на своем гнедом красавце — возле левого, эскорт — позади. Мы тронулись. Говорят, для меня был приготовлен белый конь, но я его еще не видел.

Карета так тряслась по булыжникам, что мне пришлось схватиться за бок.

— Что, больно? — спросила герцогиня обеспокоенно, — сказать, чтоб ехали потише?

— Не нужно. Я потерплю.

— Лаэрт, конечно, перестарался с тобой. Мясник!

— Спасибо, что не убил, — усмехнулся я, мне показалось, что мы хорошо друг друга понимаем.

— Бедный маленький монашек, — вздохнула Флора, — куда ты впутался!

— Это Бог меня впутал, герцогиня. А епископ Маленский благословил.

— Слушай, — наклонилась она, — а ты действительно такой набожный, как говорит про тебя отец Бенедикт?

— А что он говорит?

— Ну… что ты совсем не пьешь вина, ешь только хлеб и сыр, всё время молишься, мухи не обидишь?

— Он прав, мадам. Я действительно безнадежный праведник.

— А женщин ты тоже избегаешь?

Я не смог сдержать улыбку.

— Конечно, мадам, я же монах.

Она посмотрела на меня насмешливо и достала из сумочки расческу.

— А ну-ка, праведник, наклонись, уж больно ты гладко причесан!

Я охотно подался вперед, она тоже, наши колени столкнулись, наши губы встретились и довольно надолго. Я пока что завис между двумя жизнями: где не было женщин, и где их не будет. Я наслаждался моментом. Да и Фурский мне ну очень не нравился.

У Флоры же были свои причины соблазнять бедного монашка.

— Когда сядешь на трон, не забудь об этом, — шепнула она.

Такого быть, конечно, не могло, мне и в голову такое не приходило, но нельзя рассуждать о своем бессилии, когда целуешь женщину.

— Не забуду, — пообещал я.

— Вот и прекрасно, — улыбнулась она довольно, — а что это за Марта, которую ты всё время звал в бреду?

И мне пришлось откинуться на спинку сиденья, чтоб она не видела так близко мое окаменевшее лицо.

— Марта? Я так говорил?

— Ну да.

— Теперь буду говорить: "Флора!"

И она тихо засмеялась. Мы въезжали во дворцовый парк.

* * *** ** * ** * ** * * *

* * * * * * * * * ** * * * * * * * ** * * * *

*************************5

Целых три года шла война, а во дворце почти ничего не изменилось. Та же роскошь, те же действующие фонтаны, те же ухоженные газоны. Впрочем, я знал только одну часть дворца, куда меня в свое время пускали. А в тронном зале я, конечно, никогда не был.

Там висели ослепительные люстры, там были огромные зеркала и прекрасные статуи из цветного стекла. И всё это — из Алонса. Из Алонса, который давно уже был захвачен триморцами.

Король отвел меня в сторону, в дальний угол, где одиноко притулилась голубая статуя Диониса.

— Я очень рад, Бриан, что вижу тебя живым.

— Я сам этому рад, ваше величество.

— Говорят, ранение было опасным?

— Уже всё в порядке. На днях я вернусь в расположение войск.

— Как ты думаешь, — спросил Эрих доверительно, — к весне мы их отбросим?

— Нет, ваше величество, — ответил я тоже со всей откровенностью, — к весне мы сможем освободить только две провинции: Тарль и Тифон.

— Как?! — ахнул он, — а Алонс?!

— В Алонсе одни пески, — сказал я, — а мне нужен хлеб, чтоб кормить армию.

— Да, но в Алонсе — Стеклянный Город!

— Скорее то, что осталось от Стеклянного Города.

— Однако герцог Тиманский обещал мне…